Гарри Гаррисон - Значение наблюдательности Страница 2

— Дай мне пьивва, — попросил я, и он вытащил из холодильника бутылку восточногерманского темного пойла. Я забрался на высокий табурет, и, когда он принялся наливать пиво в стакан, наши головы почти соприкоснулись.

— За десять долларов, — сказал я, — номер, в котором живет один человек: блондин, шесть футов роста, одетый в голубые плавки, со шрамом после удаления аппендикса, и его имя.

— Шесть футов — это сколько?

— Сто восемьдесят два сантиметра. — Я быстро взглянул назад через плечо.

— Ах, этот… Русский, по имени Алексей Свирский. Номер сто сорок шесть. Имеет болгарский паспорт, но приехал на «Татре» с польскими номерами. Кто же еще, как не русский?

— И впрямь, кто же еще. — Я подтолкнул к нему стакан с недопитым пивом и смятую тысячединаровую бумажку, под которую засунул сложенную вдвое свеженькую зеленую десятку. Взамен появилась сдача, хотя доллары, конечно, исчезли в мгновение ока, и я направился было к двери, но, не сделав и двух шагов, резко обернулся. И поймал исчезающий след улыбки, которая крайне редко появлялась на харе Петара; ее выражение обычно было заискивающим.

— Еще десять долларов, — сказал я, позволив уголку банкноты высунуться из-под ладони, которой я оперся на стойку, — если скажешь, сколько тофарисч Свирски платит тебе за то, чтобы ты докладывал о тех, кто будет им интересоваться?

— Пять тысяч динаров, крохобор долбанный. И не он сам, а его друзья. Он не из разговорчивых.

— Вот десять тысяч, а еще пять получишь, когда скажешь мне, что они подходили к тебе, и ты ответил им, что вопросов никто не задавал.

Чуть заметный кивок, бумажки перешли из рук в руки, и я ушел. Фланги я прикрыл. Я всегда свободно обращался с деньгами Дядюшки Сэма, тем более что динары вообще-то и считать не стоило. Я поднялся в свой номер, запер дверь, проверил, не натыкали ли туда «жучков» в мое отсутствие — их не оказалось, — и высунулся в открытое окно. Грязно-розовая бетонная стена уходила на шесть этажей вниз, в пустынный внутренний дворик, покрытый плотно утоптанной пересохшей глиной, на фоне которой выделялось несколько заплат желто-серой травы. Вдоль стены тянулся ряд мертвых кустов, на солнце грелись четыре пустых бочки из-под пива, возле которых вился густой рой мух. Ни одной души не было видно, и микрофонов на стене за моим окном тоже не оказалось. Я сел в кресло, стоящее перед окном, и уставился на ряд окон в противоположном крыле отеля.

— Как понимаете меня? — негромко произнес я. На той стороне занавеска закрылась, потом снова открылась. Это было в окне рядом с открытым окном.

— Я установил подозреваемого. Он может быть и не тем, кого мы должны разыскивать, но есть серьезные основания считать, что это именно он. Болгарский паспорт, но может быть и русским. Имя Алексей Свирский, живет в номере сто сорок шесть и весит четыреста двенадцать фунтов. По грубой оценке. — Занавеска дернулась, дескать, повторите. — Именно так. Четыреста двенадцать фунтов. Я собираюсь присмотреться как следует.

Закончив говорить, я отвернулся, чтобы не видеть истерического подергивания занавески. Мне нравилось такое положение: я не мог услышать ни слова в ответ. Агент на той стороне имел параболический звукоуловитель и направленный микрофон. Он мог услышать любой шепот в этой комнате. Но сказать мне не мог ничего.

Пока я стоял под душем, зазвонил телефон, но я сделал вид, что не слышу. Ведь мог же я выйти, в конце концов, верно? Двигаясь уже немного быстрее, я натянул слаксы и спортивную рубашку, надел тапочки с рубчатой подошвой. Потом я вышел в холл и спустился по лестнице на третий этаж, где, против всякой логики, находился сто сорок шестой номер. По дороге никого не встретил. Раз я передал старую информацию, настало время раздобыть что-нибудь новенькое. Я нашел комнату и постучал в дверь.

Может быть, это и наглость, но приносит результаты. Я промямлю что-нибудь, дескать, дверью ошибся, а сам смогу поближе присмотреться к Свирскому и его номеру. Если мое посещение встревожит его и он смоется, мы кое-что узнаем, ну а если останется, то узнаем что-нибудь другое.

Никто не открыл. Я постучал еще раз, приложил ухо к двери и прислушался. Ни шума воды в душе, ни голосов — тишина. Значит, дело дошло до небольшого рассчитанного риска. Хорошей стальной отмычкой этот примитивный замок можно открыть так же быстро, как и ключом, а то и быстрее. Я перешагнул через порог и закрыл за собой дверь. Комната была пуста.

Моя птичка упорхнула. На покрывале еще виднелись следы от чемоданов — их ставили на кровать, чтобы уложить. Дверь большого деревянного платяного шкафа была раскрыта настежь, и если бы плечики еще продолжали раскачиваться, то меня это не удивило бы. Все произошло очень быстро. Не осталось ничего, что говорило бы о пребывании здесь мистера Свирского. Я вошел в ванную. Раковина была суха, и душевая кабина тоже, свернутые полотенца аккуратно висели на вешалке — не новые, но совершенно чистые. И все остальное тоже было слишком чистым и аккуратным — горничные здесь не бывают настолько старательными. А Свирский прожил здесь несколько дней — такова была положительная информация. В раковине можно было даже заметить слой пыли. Я потрогал ее пальцем, и в этот момент дверь номера, выходившая в коридор, открылась.

Вернее, приоткрылась, на какую-нибудь пару дюймов, а потом снова закрылась. Но она была открыта достаточно долго — и достаточно широко, — чтобы бросить в комнату ручную гранату.

Пока она катилась ко мне, я узнал ее тип (XII), вспомнил место изготовления (Пльзень) и время задержки (три секунды). Но даже прежде, чем этот последний факт проявился в сознании, я успел отскочить назад, захлопнул дверь и скрючился на полу душевой кабины. Быстрое соображение и быстрые рефлексы — такого сочетания ничем не одолеть. По крайней мере я надеялся на это, согнувшись как можно ниже и обхватив голову руками.

Граната наделала много шума, когда взорвалась.

Дверь ванной вышибло, осколки гранаты врезались в стену надо мной, а зеркало разлетелось вдребезги и засыпало весь пол. Один дымящийся осколок железа застрял в кафельной плитке приблизительно в шести дюймах от моего носа. Это было самое близкое попадание — достаточно близкое, премного благодарен. Я не стал терять времени на изучение обстановки, а, наоборот, сразу же вскочил на ноги и, пока эхо взрыва все еще отдавалось в пустом номере, уже вылетел через разбитую дверь ванной. Скорость была сейчас важнее всего, потому что я не хотел, чтобы меня застали в этой комнате. Проскочив сквозь густое облако дыма, я дернул дверь — она обрушилась мне под ноги — и оказался в коридоре. До меня доносились крики, хлопанье дверей, но появиться никто не успел. Лестничная клетка находилась в пяти шагах; я добрался до нее, никем не замеченный, и припустил вверх. Флери ожидал меня на следующей площадке.