Джулиан Митчелл - Подручный бакалейщика Страница 2

Но не только эта преждевременная деловитость отличала Гарри от его сверстников. Он, конечно, воровал яблоки, бил стекла, играл в крикет в переулках, гонял мяч и прочее тому подобное, как всякий английский мальчишка, но делал он это без особого увлечения - так по крайней мере мне казалось. Надо, пожалуй, вам объяснить, что я картертонский школьный учитель. Ладно, знаю, можете пойти и потрепаться с буфетчицей, если это вам интереснее. Так вот, когда я говорю "школьный учитель", это не значит, что я там единственный, нет, у нас в Картертоне есть полная средняя школа, и даже совсем неплохая, только очень маленькая, и я один из семи учителей, не считая еще четырех учительниц. Но, имея вполне определенное мнение о своих коллегах, я все-таки склонен считать себя вроде как бы единственным, хотя наш директор, который всегда старается быть почти до невыносимости справедливым, конечно, сказал бы, что я всего лишь один из его штата. Это все, впрочем, неважно, а я вот к чему веду: Гарри был очень неглупый мальчик, со способностями выше среднего, не какими-нибудь там блестящими, но, во всяком случае, гораздо выше среднего, и я по дурацкой своей наклонности увлекаться, прельстившись его успехами в моем предмете - я там преподаю математику - и заручившись согласием его отца, которое тот дал, впрочем, не очень охотно, уговорил Гарри держать экзамен на стипендию в Редингском университете. Вы, может быть, скажете, если вы сноб, что это не такой университет, куда вы хотели бы определить своего сына, но если вы и вправду этакий сноб, то я одно вам могу сказать: идите к черту. Рединг у нас под боком, я сам там учился, и это отличный университет. А кроме того, попасть в Оксфорд или Кембридж у Гарри было столько же шансов, как у меня быть первым человеком на Луне, чего мне, между прочим, очень бы хотелось. И вот вам, кстати, одна из причин, почему я столь невысокого мнения о своих коллегах: за последние десять лет Картертонская школа только одного ученика выпустила в университет - в Юниверсити-Колледж в Лондоне, - да и его вскорости исключили за то, что он обрюхатил там одну девушку (как будто это причина лишать его дальнейшего образования, по-моему, как раз наоборот, но, что поделаешь, такие у нас нравы).

О чем это я говорил? Ах да, о Гарри Менгеле. Так вот, хотя директор, извиваясь на все лады в своих стараниях быть справедливым ко всем и каждому, был против меня и остальной его штат в своих стараниях быть несправедливым ко всем и каждому тоже был против меня, но я зато был за себя, и Гарри был за меня, и вдвоем мы ухитрились вложить в его голову достаточно премудрости, чтобы ему выдержать экзамен; только экзаменаторы, видимо, имели какое-то предубеждение против нашей школы, а возможно, также против меня и Гарри. Я сам не в восторге от нашей школы, но все же считаю, что Гарри имел все основания получить эту стипендию; и если теперь Редингский университет наберется нахальства еще раз попросить у меня денег на постройку своих новых зданий, я им напишу и в точности объясню, что им следует сделать с их новыми зданиями, а заодно и с нашей школой. Одним словом, я был очень зол, а Гарри, конечно, был очень огорчен, бедняга, и мы вместе поплакали друг другу в жилетку. Ненавижу, когда затирают талант. У нас в Англии и так во всем оскудение, а когда нашелся по-настоящему способный человек, тот же Гарри Менгель, так он, видите ли, им не нужен. Но что было делать; старик Менгель, по-моему, даже почувствовал облегчение, и Гарри стал торговать в лавке, как послушный сын, а его отец по-прежнему все толстел да толстел, хотя Гарри уже не измерял его талию для чужих пари, а я по-прежнему объяснял мальчикам разницу между m=ec^2 и аксиомой о непересекающихся параллельных линиях, и они по-прежнему ничего не понимали, тупицы.

Не знаю, случалось ли вам когда-нибудь жить в тихом городке вроде нашего Картертона, который, как я уже сказал, остался совсем в стороне от жизни. Но попытаюсь вам объяснить, что это значило для Гарри. Я уже говорил, что он был очень неглупый юноша, не гений какой-нибудь, нет, но, во всяком случае, у него хватало воображения представить себе, что где-то в других местах жизнь совсем иная, непохожая на здешнюю и куда более яркая, в Лондоне, например, или в Редингском университете. И со временем он стал обижаться, как, вероятно, и многие другие юноши в его положении, почему такая несправедливость, что он родился в городе, который уже умирает, когда сам он еще только начинает жить. Потому что, пока он зубрил ночи напролет для Редингской стипендии, у нас строили этот пресловутый объезд и к тому времени, как Гарри сказали, что он не годится, в Картертоне как раз и наступил период затишья. Последние четыре года наш Картертон увядал понемножку, не так чтобы совсем заглохнуть, но все ж таки определенно увядал, как дерево без воды. Нашей водой, видите ли, была дорога, а ее отвели в другое русло, мы и остались на мели. Вот чудеса, скажете вы, математик, а мыслит метафорами, ну и что же, мысль-то правильная. Ведь так же оно и было, такова действительность, и все были очень довольны, когда у нас сделали этот объезд, хотя, может, и не понимали тогда, к чему это приведет, и я был доволен, я уже говорил, мне нравится жить в тихом маленьком городке. Скука, конечно, страшная, зато есть время подумать о собственной жизни. Правда, не всякий со мной согласится, и Гарри как раз был одним из несогласных. "Вы не замечали, сказал он мне однажды, - что у нас в Картертоне есть только один танцевальный зал, и открыт он бывает только раз в неделю, да и то в буфете там даже выпить нельзя?" Ну конечно, я этого не замечал. Я сам не танцую и никогда не танцевал, мне и в голову не приходило, что малая пропускная способность нашего Мемориального зала имени лорда Джорджа Брунсвика может быть причиной недовольства среди молодежи. Но я понял, что Гарри имел в виду. Недаром я столько лет учил юношей, они меня тоже кое-чему научили; в частности, я усвоил, что наше полувзрослое поколение танцы рассматривает не просто как забаву - очень неподходящее слово, - но и как общественную необходимость. Ух! И так как я близко к сердцу принимаю интересы моих воспитанников, то я понял, что Гарри в какой-то степени прав. Ведь в самом деле, у нас в Картертоне вечером решительно некуда пойти. Есть, конечно, трактиры, но вряд ли кто назовет картертонские трактиры местом особенно изящных развлечений. Есть еще кино "Альгамбра", где крутят изодранные ленты, вышедшие из моды еще в ту эпоху, когда Д.У.Гриффитс только начинал съемки своей "Нетерпимости" (если это он ее снимал, а не кто-нибудь другой, я не очень разбираюсь в фильмах, хотя моя бывшая жена была киноманкой и водила меня на всю классику. Сам я, говоря откровенно, предпочитаю "фильмы ужасов" и научные. Вероятно, я должен вам объяснить, что я потому называю ее своей _бывшей_ женой, что мною уже было подано прошение о разводе, когда она умерла, родив мертвого ребенка, чьим отцом был не я, а этот краеугольный камень газетных сенсаций - "другой мужчина"). Так вот, кроме упомянутых двух культурных центров есть у нас еще Мемориальный зал имени лорда Джорджа Брунсвика - открыт раз в неделю, с 8 до 12, без подачи спиртных напитков. Я понятия не имею, кто был этот лорд Джордж Брунсвик и с чего ему вздумалось подарить нам зал своего имени, но, если судить по его статуе, что стоит у входа, он сам был хроническим алкоголиком: нос у него весь в разбухших жилках. Но как бы там ни было, а выпивки в его зале не полагается, и теперь я уже описал вам все блестящие возможности общественных увеселений в нашем городе.