Билл Пронзини - …И вечно зеленеет Страница 2

Густой сумрак — вот все, что поначалу увидел Грэхем, но спустя минуту понял: это не что иное, как огромная библиотека. Стен практически не было видно: их от пола до потолка скрывали тысячи и тысячи томов, втиснутых в перекосившиеся от непомерной тяжести стеллажи сучковатого некрашеного дерева. Такими же стеллажами, разделенными узкими проходами, было заполнено все помещение, насколько можно было судить при столь скудном освещении. Общая картина живо напоминала публичную или студенческую библиотеку, однако ни столов, ни стульев, ни кресел — словом, уголка для чтения не было и в помине. Только книги, книги…

Шагнув через порог, Грэхем заметил, что потолок здесь значительно ниже, чем в соседних комнатах. Стало быть, наверху еще по крайней мере один этаж? Когда глаза окончательно привыкли к полутьме, он различил две узкие винтовые лестницы, ведущие куда-то наверх, подтверждая тем самым его догадку. Слева обнаружились два высоких оконных переплета, уходящих выше потолка помещения; пыльные квадратики стекол почти не пропускали дневного света; робкие лучи, которым как-то удалось прорваться, поглощались повисшими в воздухе клубами пыли, потревоженной его вторжением. По-видимому, по неким неясным причинам миссис Доннелли с ее ведром и шваброй никогда не допускалась к уборке библиотеки… Хотя, следует признать, в остальном она содержала дом в безупречном порядке.

Автоматически пошарив рукой по стене в поисках выключателя, Грэхем ничего не обнаружил. Интересно. Значит, не только чистота, но и электрическое освещение — излишняя роскошь для библиотеки?

Он медленно двинулся вперед и через десяток шагов увидел на полу выпавший томик. Подняв книгу, Грэхем раскрыл ее на фронтисписе: «Сказки, рассказанные дважды» Натаниэля Готторна, год 1837-й. Первое издание! Не надо быть библиофилом (Грэхем им не был), чтобы ощутить хрупкую уникальность, излучаемую подлинным раритетом!

Бережно, кончиками пальцев обтерев пыльный переплет, он обвел взглядом стеллаж, намереваясь вернуть томик на положенное место. Как, еще один? Грэхем взял томик в руки: нет, дубликат более позднего издания — свежие краски, обложка не потрескалась… Что за черт! С чего бы это Пруитту держать новый экземпляр на полке, в то время как бесценный раритет валяется на полу в пыли?

Он поставил оригинал возле копии и направился к лучше освещенным стеллажам правой стены, где тщательно изучил названия книг — и стоящих на полках, и небрежно сброшенных на пол. Изумление его достигло степени шока: библиотека Эвергрина могла похвастать экземплярами неслыханной ценности, однако почти все они пребывали в плачевном состоянии. Пожелтевшие, высыпающиеся из ветхих переплетов тома поражающей воображение коллекции Belletristica Americana…

Что это? Книга псалмов… первое печатное издание британской колонии, Кембридж, Массачусетс, 1693… королевское наследство! На полу. А рядом? Букварь… Новая Англия, 1683. А вот «Чудеса невидимого мира», 1693. Все валяется в густой пыли, обращаясь в ту же пыль, а на полках — новенькие экземпляры. Дальше, дальше… что там? Вашингтон Ирвинг «История Нью-Йорка, написанная Дидрихом Кникербокером», 1809 — на полу в пыли. Какому дьяволу отдал душу Эвергрин?! Он что, не сознавал ценности того, что ему принадлежало? Да нет, вряд ли, тут и ребенок не ошибется. Возможно, в преклонные годы он утратил интерес к библиотеке, попросту позабыв о судьбе сокровищ литературы и истории?

Первый выпуск «Сатердей Ивнинг Пост», 1821… Фенимор Купер «Последний из могикан», 1826… Лонгфелло, 1833… Как же старина Пруитт ухитрился собрать все эти ценнейшие издания? Он явно не мог купить все это в одиночку… «Энкайридион»? Что если мистическая организация, которой Эвергрин завещал свое состояние, поддерживала его?

Эдгар Аллан По, 1840… Герман Мелвилл, 1846… Генри Торо, 1849… Ну хорошо. Допустим, Пруитт Эвергрин получил библиотеку в наследство. Допустим, ее начал собирать первый Эвергрин, потомки которого усердно пополняли собрание. В этом, по крайней мере, есть какой-то смысл, тогда понятно, почему последний из Эвергринов пожелал отписать свою собственность обществу книголюбов.

Однако это не объясняет, почему самые ценные книги заменены на полках новыми изданиями! И почему шедевры гниют в пыли на полу. Заглавия менее известных произведений Грэхем даже не смог рассмотреть, а часть томиков почти обратилась в труху.

Гарриэт Бичер Стоу «Хижина дяди Тома», 1852… Уолт Уитмен «Листья травы», 1855… Комната, казалось, неудержимо растягивалась в длину, а дальняя стена оставалась недостижимой, как линия горизонта. Грэхем остановился. Каким бы длинным ни был этот дом, но чтобы настолько… Оптическая иллюзия, успокоил он себя, фокусы перспективы! Двинувшись дальше, он увидел очередное вертикальное окно и попытался протереть его, чтобы глянуть наружу. Тщетно. Въевшаяся за два века грязь сделала стекло матовым. Грэхем разочарованно отвернулся и заметил сквозь пустоты в стеллажах одну из лестниц, ведущих на верхний этаж. Что ж, если теория о наследственном собирательстве верна, интересно взглянуть на вклад старины Пруитта.

Верхний зал оказался точной копией предыдущего — узкие переплеты окон так же уходили вверх за потолок. Господи, подумал Грэхем, сколько тут еще этажей?! Но ведь дом-то двухэтажный. Он двинулся по ближайшему проходу, отметив по более современным, сохранившим цвет и форму переплетам, что перемахнул минимум через полвека развития литературы. Возможно, это все-таки последний зал библиотеки.

Слой пыли, однако, был почти таким же плотным, как внизу, и так же утопали в ней самые лучшие, самые прославленные книги эпохи: Шервуд Андерсон, 1919… Скотт Фицджеральд, 1920… Томас Элиот, 1922… Хемингуэй, 1924… Все больше и больше знакомых названий, самые известные периодические издания; да, вклад Пруитта Эвергрина скудным не назовешь! «Унесенные ветром»… «Над пропастью во ржи»…

Грэхем резко остановился и, наморщив лоб, вгляделся в полумрак. Кажется, там дверь в стене? Он шагнул ближе… Верно! Тяжелая дубовая дверь, точь-в-точь такая же, что ниже этажом ведет в библиотеку. Подергав бронзовую ручку, он, не раздумывая, вынул ключи и вставил меньший в замочную скважину. Скрипнув, дверь отворилась, и Грэхем в замешательстве застыл на пороге.

Комната, под куполом толстого зеленого стекла вместо обычного потолка, походила то ли на пещеру, то ли на увитую зеленью садовую беседку — из тех, что пользовались популярностью столетие назад. Тут было устроено нечто вроде конторы: в центре комнаты отсвечивал тусклой полировкой огромный стальной рабочий стол, заваленный бумагами, книгами и периодическими изданиями, а по стенам тянулись неизменные стеллажи: новые, мощные, из неведомой древесины коричневато-зеленого цвета. У одной стены стоял низкий, но объемистый каталожный шкафчик на колесиках, того же оружейного металла; книги и журналы плотно теснились на полках со всех четырех сторон.