Анатолий Балабуев - Помнить или нет? Страница 2

Но Авдеев сам понимал, что это уже бессмысленно. Минута — и полный отчаяния голос лейтенанта подтвердил его худшие опасения:

— Товарищ капитан! Вода уже заливает станцию! Мы гибнем! Жду вашего сигнала!

«Это конец… И он готов был пожертвовать собой! Господи, насколько лживы такие слова! — подумал Авдеев. — Да ведь никто никогда не готов. Все мы не готовы… Но она когда-то придет. Смерть. И все мы не готовы… Но надо! Надо, капитан Авдеев! Там люди. Много людей. Там дети!» Рука с ракетницей стала подниматься вверх.

— Папочка, купи мне слоненка живого, — явственно прозвучало в ушах.

«Сигнал, Базилио!» — приказал себе Авдеев.

Внезапно он вспомнил о тех двоих, что были с ним. Да, они солдаты, это их долг. Но ведь они не манекены. Надо сказать им.

— Ребята, — начал капитан Авдеев, — там наверху люди гибнут. Среди них дети, женщины, старики. И мы обязаны…

— Не надо!! — взвыл сержант, падая на колени. — Подожди! Выслушай меня, капитан! Я ведь соврал! Они идут сюда! Я их не предупредил!

— Ты врешь! Врешь, трус! — зарычал Авдеев.

— Не вру! Тогда врал, а сейчас не вру! Испугался я, понимаешь! Не добежал до них. Испугался, что разминусь с ними, что пропаду там один. Судите меня! Наказывайте!

Капитан Авдеев отставил в сторону рацию, положил на нее ракетницу и достал из кобуры пистолет.

— Судить тебя не будут, — сказал капитан. — Я сам сейчас тебя расстреляю. Ты все равно умрешь, Так умри же как мужчина. Будь хоть сейчас честным! Подумай хотя бы о детях! От тебя зависит их жизнь.

— Клянусь, не вру! Вот последней собакой буду! — плакал сержант. — Да они уже идут сюда! Да вот же они! Я их вижу!

Можно было бы предположить, что сержант от страха лишился рассудка, если бы в свете внезапно и явно нарочно выглянувшей из-за туч луны не показались фигурки движущихся по дну канала людей. Тень досады скользнула в сознании Авдеева: ведь он уже решился, поборол в себе страстное желание жить. Но разобраться в собственных чувствах он не успел. Рыжеволосый парнишка, угрюмо молчавший с того момента, как уронил рацию, вдруг заорал истерически: «Врет он! Врет!», потом с неожиданным проворством цапнул ракетницу и, прежде чем Авдеев успел схватить его, отскочил назад.

— Брось ракетницу, стрелять буду! — крикнул Авдеев.

— Стреляй! Стреляй! Я все равно дам сигнал! — Парень отступил, размахивая ракетницей.

«Прихлопнуть его? — быстро подумал Авдеев. — Ведь если он даст сигнал, он все равно погиб. Вместе со всеми!»

— Отставить! Слушай мою команду! — по-казарменному пропел капитан Авдеев. — На счет «три» дашь сигнал ракетой!.. Раз…

Солдатик остановился и неуверенно поднял ракетницу, Авдеев выстрелил навскидку. Ракетница полетела на камни. Три длинных прыжка, и Авдеев уже держал ракетницу в руках. Впрочем, рыжеволосый и не пытался больше ею овладеть, он просто держался за простреленную руку.

А фигурки людей приближались.

И тут рация надрывным стенанием лейтенанта напомнила Василию Авдееву о той поистине неразрешимой моральной дилемме, которую ставила перед ним судьба:

— Това-а-рищ капитан! Мы погибаем! Надо сбрасывать воду!

О ужас! Какой страшный выбор! И по какому принципу выбирать?! Там люди и здесь люди. Там дети и здесь дети! Тех больше. Но кто сказал, что они от этого лучше?!! И разве дано ему, Василию Авдееву, брать на себя роль господа бога, чтобы решать, кому даровать жизнь, а кому смерть?!

— Лейтенант!!! — взревел Авдеев, яростно прибавляя самую лаконичную из нецензурных словесных конструкций. — Ну спроси меня: «По какому каналу пускать воду?», и я отвечу тремя ракетами!

Но в этот момент все было кончено. Раздался протяжный гул и вместе с ним истошный вопль лейтенанта: «Плотина рушится! Нас сносит!» И в то же мгновение в сиянии луны взору представилась жуткая в своем чудовищном великолепии картина: огромные массы воды, словно липкое тесто, стали медленно падать с трехсотметровой высоты. Вихрем пронеслись в душе Авдеева дикий животный страх… и внезапное облегчение. Ну конечно — нет больше моральной пытки! Погибать, так всем! И не он, Василий, в этом повинен. Но это ощущение длилось какие-то тысячные доли секунды — его сменило глубокое отчаяние от того, что гибнут люди, и от того, что в такой ужасный момент что-то личное могло иметь хоть какое-то значение! А потом все эти чувства вытеснила всеобъемлющая злоба, захлестнула душу так, что в глазах аж побелело. И на фоне этой белой злобы возникло вдруг, очень крупно, лицо профессора.

— Испытание окончено. Все в порядке. Авдеев, проснитесь.

Стены канала, рушащаяся плотина, массы воды, грозовые тучи в небе, все это окончательно поблекло, растворилось.

— Авдеев, проснитесь. Испытание окончено, — повторил профессор.

Василий ничего не соображал. Сердце его тяжело стучало. Потом он внезапно вспомнил все. И чувство бесконечной досады охватило его. Провалился! Не прошел. Рухнули все мечты. Столько лет напряженной подготовки — и все даром! Он выбрался из-под колпака гипногенератора, встал, угрюмо буркнул: «Теперь, надо полагать, я свободен», — и двинулся было к выходу, но профессор удержал его:

— Погодите, погодите, Авдеев. Да подождите, говорят вам!

— А чего там ждать? — сказал Авдеев. — Все и так ясно. Провалился!

— Не торопитесь с выводами! — рассердился профессор. — Учтите, что комиссия вовсе не ставит своей целью нанесение испытуемым душевных травм, поэтому спешу уведомить вас, что предложенная вам задача вообще не имеет решения. Так сказать, задача типа «цугцванг».

— Благодарю, профессор. Не надо меня утешать.

— Послушайте, голубчик, я, кажется, никогда не давал вам оснований сомневаться в правдивости моих слов, — холодно заметил профессор.

— Извините, если я был груб, но моя неудача оказала на меня…

— Опять вы свое! Вы обязаны мне верить! Задача не имеет решения!

— Ну пусть так, — Авдеев пожал плечами. — Но насчет вашего утверждения, будто вы не наносите душевной травмы…

— И это учтено, мой друг. Вот примите одну таблетку и посидите минут пять-шесть с закрытыми глазами. — На столе перед Авдеевым появилась продолговатая коробочка с надписью «Амнезин».

— Очиститель памяти! — усмехнулся Авдеев. — Но по логике вещей такой препарат, вроде, надо бы принимать до…

— Нет, его принимают после.

— И как сильно оно отшибает память, это ваше зелье?

— Видите ли, — сказал профессор, — на воспоминания о реальных событиях этот препарат почти не воздействует. Но только что увиденное сновидение он стирает из памяти начисто. А ваш гипнотический сон, несмотря на то, что там у вас сохранялась свобода воли, все же относится к сновидениям. Кстати, таблетки весьма приятны на вкус.