Сергей Болотников - Действо Страница 2

Они плохо знают друг друга, они мало разговаривают и считают, что ничем не отличаются от окружающих, но это не так.

В конечном итоге они в одной лодке - высокой, строенной из бетона облезлой лодке, что несет их сквозь жизнь совсем не в том направлении.

Такой он и был этот дом - самый обычный внешне и без привидений внутри. И день за днем, год за годом смотрел он своими пыльными и не очень окнами на своего брата близнеца через крошечный захламленный двор, пока на сырой асфальт, подле одного из подъездов не шлепнулось, запечатанное в белоснежный, с сине-красным пунктиром конверт, письмо. Ветер подхватил его и попытался унести вместе с желтыми, изляпанными в осенней грязи, листьями да силенок не хватило. Протащил и бросил у самой двери.

Письмо осталось лежать.

Все начинается с малого.

Интерлюдия.

Отгремел большой взрыв, а вслед за ним целая череда мировых и вселенских катастроф, коих было так много, что они периодически накладывались друг на друга, давая катаклизм в квадрате. Рождались звезды и умирали звезды, утаскивая в темное небытие все любовно взращенные свои планеты. Туманности разворачивались циклопическими парусами, гордо реяли и не менее гордо схлопывались в коллапс. Существа, странные и ужасные, большие и маленькие правили бал, отправлялись в походы, строили заговоры, убивали чудовищ и друг друга и мир сотрясался.

Но минули века, родовые корчи вселенной утихли. Сгинули куда то гиганты и циклопы, духи и дети звезд и обезличенные силы разлились по галактикам. Звезды и планеты перестали танцевать канкан и плавно закружились каждая по своей орбите. Галактики умерили свой пыл и даже попридержали более резвые кварки, хотя те все время старались пересечь скорость света. Темнота перестала бурлить, явив долгожданный покой.

И в наступившей менопаузе на вытертых от времени вселенских подмостках осталось только три персонажа.

Кто их здесь забыл, и для чего вообще их создавали - время уже покрыло тайной. Может быть, кто ни будь из отбуянивших свое хтонических богов и гигантов, а может быть, они были прямым порождением какого ни будь катаклизма, которые иногда принимали самые удивительные формы. Быть может, они сами этого не знали, они совсем ничего не решали, и потому могли только парить посреди пыльной, оббитой вытертым бархатом вселенной с серебряными пуговицами звезд и смотреть вниз. На крошечную голубую планетку с симпатичными завихрениями облаков. И обсуждать.

Это были:

Клоун (белая, вечно улыбающаяся маска, ни одной мысли по лицу не прочесть. Пышные багровые одежды, жесткий характер).

Поэт (Бледный лик, навевающий мысли о крайней стадии аутизма. Белые одежды. Слезы и море вселенской грусти).

Жница (все чин по чину: темный балахон. Под капюшоном скрывается подозрительной формы лицо. В худых руках держит сельскохозяйственный инструмент. Балахон весь в разноцветных бантиках и ленточках, с шеи свисает мирник, на инструменте наляпаны фенечки. Молчит).

Молчанье. Унылое созерцание звезд. Потом:

Клоун: Друзья! Смотрите, как все завязалось!

Поэт: Опять, и уж не развязать.

Жница: Молчит.

Все вместе смотрят вниз.

Поэт (с тяжелым вздохом): Как все запущенно. Печально. А знают ли они?

Клоун: Они, не знают! Они тупы по жизни. Не то, что мы...

Поэт: Умерь гордыню. Не знаю, что и делать. Ты помнишь как все в прошлый раз?

Клоун: Вот была потеха!

Поэт: И нас чуть не сверзили вниз. Мне было страшно.

Клоун: Ты ничего не понимаешь. Ведь в этом радость жизни! Весь кайф!

Поэт: А если все ж сверзят. Что нам тогда?

Клоун: Вселенский кайф. The show must go on! Но к делу... гляньте-ка!

Поэт: Все туже! Почему так происходит? Почему?

Жница: Молчит.

Клоун: Ну, раз нельзя распутать... так можно разрубить!

Поэт: Но ведь тогда... тогда они погибнут.

Клоун: Зато потехи море. Не согласен?

Поэт: Нет! Жизнь священна (для нас во всяком случае).

Клоун: Не для меня...

Поэт (задыхаясь от гнева). Ты... ты клоун убийца из космоса!

Клоун затыкается. Молчание. Все смотрят в разные стороны. Земля под ними лениво чешет по своей орбите.

Клоун: Ну хорошо, я палку перегнул - согласен. Но есть же выход, пусть и без потехи.

Поэт (недоверчиво): Какой?

Клоун (показывая на жницу): Она! Всему приходит срок. Пусть он у них случится раньше! Ей что, раз плюнуть!

Поэт: И вправду выход. Пусть применит силы... (обращаясь к жнице) милейшая!

Жница: Молчит.

Клоун: Эй, там на баке! Мы с вами речь ведем!

Жница: Молчит.

Клоун и поэт переглядываются друг с другом, а потом выжидающе смотрят на жницу. Та упорно молчит.

Клоун: Какая то ты нелепая.

Катрен первый.

Is this the real life?

Собачник.

Вот собачник - душой всегда с животным.

Альма разбудила своего хозяина как обычно - в семь утра промозглым кутающимся в сумерках утром. Хозяин - Алексей Сергеевич Красноцветов с натугой разлепил глаза, а потом, старчески покряхтев, сел на кровати. Хотя до старости ему было еще далеко - сорок пять лет, скорее самый расцвет, чем начало дряхления. И все же вот так вставать в такую рань уже не так легко как в сгинувшей много лет назад молодости. Не хватает энтузиазма, что ж тут...

Тяжко вздохнув и еще витая в остатках сумбурного утреннего сна, Алексей Сергеевич посмотрел на Альму. Ту явно не мучили проблемы ушедшей молодости никуда она от нее не уходила, а терзали ее неприятности куда более физического характера, которые заставляли ее низко взрыкивать и умоляюще глядеть на Красноцветова своими медового цвета глазами.

Альма была восточно-европейской овчаркой в самом расцвете сил. Крупная, насыщенного рыжего цвета с угольно черным чепраком. Красивая псина, и с характером. Знакомые, глядя на нее, всегда удивлялись - ну зачем такая роскошная служебная псина скромному бухгалтеру Красноцветову? С какой стати? Разве сумеешь такой рулить? А тренировка, а ОКД с СКД? Говорят, если овчарку не тренировать, она вырастает избалованной и агрессивной, совсем без тормозов. А ее размеры...

Вообще Алексей Сергеевич служебных собак не любил, но с Альмой получилось так, что не взять ее было просто нельзя. Один приятель, человек военный, владелец не менее роскошной (и огромной) овчарки давно предлагал Красноцветову обзавестись животиной. Тот отнекивался - говорил, мол, собак он любит, но не таких больших, можно сказать декоративных, к тому же...

-Да брось ты, - обрывал его приятель, поглаживая свою зверюгу (выученную кидаться на посторонних молча, что пугало куда больше любого лая) по мохнатой холке, - Декоративная! Ну что за собака? Табуретка лающая, ножки как спички, глаза навыкат. А шейка! Пальцами от так сожмешь, - он поднимал в воздух заскорузлую широкую руку и проделывал в воздухе сложное движение, - и все! Нету псехи! И не пискнет.