Людмила Козинец - Сегодня и ежедневно Страница 2

На лестничной площадке сидела очаровательная колли. Она уныло смотрела на меня, явно не одобряя всю эту историю. Она с брезгливым отвращением держала в пасти длинный гибкий стебель, на котором хрустально покачивались колокольчики. Бедная собака. Я забрала у нее цветок, и колли улыбнулась мне благодарно. Потом она убежала.

Над городом - синее до звона небо, и так холодно и чисто, и клены в золоте и кармине. И сыплются, сыплются листья, царапают, скребут небесную твердь, гравируя на ней перистые облака. А на работе у меня горит план третьего квартала, и я сейчас пойду его спасать. Колокольчики пахнут росой и ночью.

В десять часов позвонил Володя и сообщил, что в загсе с двух до трех перерыв. Очень приятно. Пусть перерываются.

После обеда шеф собрал совещание. Все отчаянно скучали и смотрели в окно, где в ультрамарине неба купался алый хвостатый змей. Потом змей резко дернулся и спланировал в парк. И под окном грянула серенада.

Шеф замер. Потом солидно откашлялся, надел очки и двинулся к окну. На асфальте сидели трубадуры проспектов, они же менестрели подворотен. Две гитары, скрипка, сакс - кошачий концерт! Моя знакомая колли сидела рядом с трубадурами и страдальчески морщила нос. Наши бравые сотруднички висели на подоконниках.

В кабинете шефа пахло грозой и валерьянкой. Отпаивали меня. Иришка бегала по коридору и кричала:

- Их милиционер увел! За что, спрашивается!

Шеф испуганно отпустил меня домой. Мне это было просто необходимо. Реветь я люблю с комфортом.

К вечеру явился Владимир. На предмет выяснения отношений. Он смотрел в пол и бормотал:

- Ты не думай, я все понимаю... Но это ...несолидно. Иришка...

Я молчала: не люблю оправдываться. И сцен не люблю. Володя отбыл в растрепанных чувствах, и я поняла, что пришел мой черед выяснить отношения.

Я сложила из бумаги голубя, написала на плоскости крыла: "Надо поговорить" - и запустила с балкона стремительную птицу. Голубь спикировал в лужу, а за моей спиной раздался спокойный голос:

- Кофе бы, крутого и сладкого...

Он сидел на тахте с ногами, и глаза у него были рыжие от нахальства. Ну что мне оставалось делать? Я пошла готовить кофе. Сахару я ему не положила. Положила соли. Немножко.

Разговор не получился. Мой гость начисто игнорировал вопросы вроде: кто он такой, откуда взялся и зачем издевается над совершенно незнакомыми людьми. Зато в пять минут выяснил, что я не люблю Гофмана, а люблю Гоголя, что обожаю жареную рыбу и голубой цвет, что грибов собирать не умею, что хорошо танцую, но давно не было случая. И тогда он закричал:

- Надевай наряды! Самое голубое в мире платье!

И мы вышли в город. На улице Горького падали каштаны. Я шла об руку с дерзким красивым мальчишкой и думала, что он притворяется. Совсем ему не восемнадцать - все восемьсот: самоуверен и спокоен. И глаза что-то мудрые. И хулиганит не от избытка здоровья, а с каким-то смыслом. И что-то я такое о нем слышала или читала. Вот только не вспомнить что. А он прижал мой локоть и шепнул:

- Смотри...

И я увидела.

На ярко иллюминированной площади был бал. Негромкий ситцевый балок. Южный белофрачный оркестр играл меланхолическое танго. Это было так неожиданно и хорошо, что я растерялась.

- Что это?

- Это ежегодный осенний бал текстильного комбината.

Мимо плыли, следуя причудам мелодии, юные текстильщицы в умопомрачительных сатинах. Ах, мне бы такое летучее, текучее платье и вот такие туфли, похожие на гоночную яхту! И я тоже хочу танго!

Оркестр закончил мелодию изящным росчерком и без перерыва задвинул что-то из раннего Пресли. Ситцевый бал слегка окаменел. А в сияющем ртутными лампами кругу оказались я и мой спутник. Я потеряла всякое представление о времени и пространстве. Как хорошо, что у меня сильные ноги, как хорошо, что у меня поставленное дыхание. Как хорошо!.. Танец кончился. Народ смотрел на меня слегка ошеломленно. Сильна старушка! И я сбежала под старый каштан, который немедленно выдал мне в награду хрупкий охристый лист и сияющий гладкий орех. На гранитном парапете, защищающем дерево от бурной городской жизни, стоял высокий тонкий стакан. В стакане плавала звезда. Она была зеленая и пахла мятой. Я выпила колючий напиток, отчетливо сознавая, что настоен он на приворотных травах и моей погибели.

Меня осенила тень старого дерева. Она легла на плечи ржаво-розовым атласным плащом, лунным бликом сверкнула на вороте рубашки, зашумела плюмажем на шляпе. Как гладкокожий каштан, закруглился в руке эфес шпаги.

Я кинула за плечо край плаща, чуть стукнула каблуком, чтобы услышать звон шпор. Я растворилась во мраке. Я ждала.

И тень каштана, как занавес, пала. На сцене двое - Он и Она. Она в золотом кованом платье, в короне солнечных кос - Она была Осень. Он в белых джинсах и серебристом гольфе - Он был Снег. На бледном злом лице углями цвели тонкие губы. Он снял со своих плеч ее янтарные руки. Она молила:

- Не уходи! Если ты уйдешь - я погибну...

- Глупая. Если я приду - ты погибнешь. Я сожгу тебя.

- Не уходи, я люблю тебя.

- Оставь, надоело. И лето прошло... Ты становишься невыносима. Ты заставляешь меня быть грубым.

И он оттолкнул ее! Я увидела, как на рыжие косы полосой лег снег.

Тогда я вышла на свет, и между мною и Снегом легла на асфальт узкая длинная перчатка.

Снег отпрыгнул. Выругался, хищно изогнулся, глядя на меня с ненавистью. В его руке тускло бликовал плоский пистолет. Шпага радовала руку. Я перехватила ее за клинок и метнула, как копье. И мир обрушился стеклянным грохотом.

Я долго пыталась понять, почему, чтобы быть человеком, надо быть не собой. Я звала Осень.

Утро за окнами моего дома. У разбитого зеркала лежит пистолет со знаком качества и клеймом фабрики "Малыш".

Очень болит голова, противно пахнет мятой. Звонок в дверь. У меня затряслись ноги, и, зажав сердце рукой, я побрела открывать.

На пороге стоял Владимир. Он был в бархатных штанах и тельняшке. Голова лихо повязана алым платком, в ухе жарко блестит серьга Дрейка.

- Идем! - заорал он. - Сегодня и ежедневно! Осенний маскарад! Буфет работает! Танцы до утра!

- Но ведь... это было вчера... или не было вовсе?..

- Нет уж, дудки! Как для меня, так было вчера или не было вовсе?! Я тоже человек!

- Ты тоже хочешь быть не собой?

- Что? Да надевай что-нибудь, долго я буду ждать? Ну вот хотя бы эту портьеру! Стой! У тебя есть голубое платье?