Дмитрий Львов - Эссе Хоме Страница 2

Борис мельком взглянул на незнакомое лицо и поспешил в коридор на нетерпеливый звонок соседа…

… Прошло еще минут двадцать. В комнате перед телевизором Леха бурно переживал перипетии матча, а хозяин квартиры неподвижно сидел за кухонным столом, имея пере собой раскрытую ученическую тетрадь.

Ему не работалось.

И причина была отнюдь не в суете вокруг футбола. Борис не обращал никакого внимания на стук Лехиного костыля и молодецкие его выкрики — работа в школе научит и не такому — но был снедаем мыслью о пропавшем, чей лик совсем недавно смотрел на него с экрана. И даже не мыслью, а неким предположением, совершенно, кстати, беспочвенным, однако не дающим покоя. Наконец, решившись, он выбежал из квартиры, промчался лестничными маршами (благо, вниз) и заскочил в стоящую у подъезда будку таксофона.

Ему чертовски повезло — таксофон работал.

Наш герой набрал служебный номер своего бывшего ученика, ныне занимавшего ответственный пост в милиции и после коротких расспросов, узнал, что разыскиваемый — таки да! — работник печально известного комбината за неделю до исчезновения вернулся из дома отдыха "Раздольное".

Вот оно!

Борис Сергеевич Одихмантьев медленно поднимался по лестнице, не замечая ни оплеванных, заваленных мусором ступеней, ни смрада кошачьей мочи. Рука его скользила по истерзанной перочинными ножами деревянной плоти перил, чего раньше, в силу врожденной брезгливости, он себе никогда не позволял, а в ушах, да чего там в ушах — в душе! — звучала бессмертная музыкальная тема из "Волшебной скрипки", ставшая народной, благодаря телесериалу о Ш. Холмсе.

Наш горой ощущал в эти минуты сладкое и щемящее прикосновение к ТАЙНЕ…

А в квартире бушевал футбол и Леха. Два ноль в пользу Динамо и "эти сукины дети снова атакуют (прошу обратить внимание всех фанатов славной армейской команды — цитата взята из Лехи. Автор в футбольных делах индифферентен) А судья-то, судья! Козел он, а не судья!" — конец цитаты.

Думая о своем, наш герой лишь кивал в ответ на гневную филиппику соседа и лишь однажды, когда тот загнул нечто совершенно многоэтажное, поморщился точно от зубной боли и тихо посетовал:

— Ну, что ж это вы, Алексей Аристархович… Как же это… Ведь интеллигентный человек… Музыкант, — и, повернувшись, скрылся в кухню. А там, за шиворот удерживая себя над контрольными по геометрии, не слышал, как внезапно смолк телевизор, оборвав трансляцию на полуслове, как проковылял к выходу сосед, не слышал, как тот вернулся и потому вздрогнул от неожиданности, когда пятерня длинных, с обломанными грязными ногтями пальцев легла на раскрытую тетрадь.

Перед столом стоял Леха. Стоял, прижимая к груди трубу.

— Ты это…Ты, — он пытался что-то сказать. — Ты послушай…

И труба припала к губам, и маленькая кухня наполнилась Сент-Луис блюзом.

Играл Леха нехорошо, дурно играл. Но все равно это был Сент-Луис блюз. Томительный и прекрасный…

Алексей Аристархович взял последнюю ноту, повернулся и, сгорбясь над костылями, двинулся прочь. Его вывернутые лопатки ходили под пиджаком.

Наш герой долго смотрел вслед соседу, потом вздохнул и пододвинул тетрадь. Его звала ЦЕЛЬ. В такие минуты мужчины суровы.

На следующий день, в преддверии осенних каникул, наш герой испросил себе отпуск без содержания, и любезный директор не только разрешил ему отлучку, но и имея в активе бывших учеников, произвел два телефонных звонка, в результате коих Борис Сергеевич сделался счастливым обладателем путевки в дом отдыха титаномагниевого завода "Раздольное" и билета на самолет до Сочи. Вечером того же дня, он занес продукты питания соседу, попрощался с ним и отбыл на юг…

… Юг, он и в ноябре — юг. Даже, пожалуй, поюжнее, чем в июле. Так говорят. Не знаю. Не бывал.

Обосновавшись по-царски, в одноместном номере, господин Одихмантьев спал и ел в свое удовольствие, гулял у моря, участвовал в играх и забавах наравне со всеми, словом, вел жизнь истинно отдыхающего. Однако, при всем том он не расслаблялся ни на минуту, сверхзадачей имея разгадку тайны тройного исчезновения.

Но человек предполагает, а бог — располагает. В пустых хлопотах промелькнуло четверо суток. На любые расспросы работники дома отдыха пожимали плечами: сколько тут перед глазами проходит, разве всех упомнишь… И наш герой уже совсем отчаялся, да помог случай. На пятый день разбитная горничная убиравшая номер, бросила с коротким смешком:

— А вы у Ленки-официантки спросите. Она-то их знает… Ее кавалеры. Все трое к ней клеились…

— Это точно? — не поверил своей удаче Борис.

— Точно, точно. До дома ее провожали, — услышал он в ответ и не стал гадать чего в голосе горничной было больше: праведного негодования или страстной мечты оказаться на месте лукавой соблазнительницы.

— А как же мне с ней встретиться?

— Вот уж чего проще, — фыркнула девица, — Обедать пойдете, поглядите. Она там одна блондинка. А можете по имени позвать. Прибежит.

Так, кстати, и случилось. Единственная белокурая официантка откликнулась на зов и, подойдя, улыбнулась:

— Чего желаете?

О, желал наш герой многого, а, глядя на удивительно приятное лицо и стройную фигуру, почувствовал, что его желания стремительно возрастают, однако, нашел в себе силы сдержаться и скромно попросил о встрече в неофициальной обстановке, сославшись на некое абстрактное "дело". Ему было назначено на восемь, у входа в парк, что полукольцом обнимал дом отдыха.

Ровно в восемь они сошлись. Лена ("А как по отчеству?" "Просто Лена") явила пример четкой мужской пунктуальности, доказав, что и официантки могут быть если не королями, то по крайней мере, королевами.

Прогулка их была полна очарования…

Автор сознательно ограничивается одной фразой, чтобы читатель мог самостоятельно пофантазировать на заданную тему. Взовите к памяти, улыбнитесь чуть иронично, чуть грустно, прищурьте глаза… Хорошо, чтобы вечер и настольная лампа и Вы наедине с собой…

Ну, вот и вспомнили…

Кстати, хочу заметить, что Борис наш Сергеевич забыл о трех пропавших. Забыл напрочь и легко.

В довершении прогулки зван он был к чаю. И чай этот с трогательным, домашнего изготовления печеньем, окончательно покорил его. И лишь, когда часы устало пробили полночь, наш герой вспомнил о времени.

— О, уже поздно. Должно быть я вас утомил…

— Нисколько. Вечер был чудесным… Я не заметила, как он пролетел.

Что сказать?… Их прогулки продолжались еще семь дней, точнее, семь вечеров (двенадцатидневная путевка, сосчитать легко). И с каждым разом Борису Сергеевичу становилось все тяжелее расставаться с Бель Элен, пока, наконец, не случилось то, что должно было случиться.