Андрей Столяров - Нон-стоп Страница 2

– Ай!.. Света нет!..

– Я – иду. Стой на месте, – предупреждает он.

Не выпуская трубки из рук, – не видно, куда ее положить, – он осторожно, трогая пальцами стены, пробирается по коридорчику. Как во сне, надвигается смутный дверной проем, углы кухонного гарнитура, квадрат окна, отмеченный контурами штор по бокам.

Слева – обозначается по дыханию фигура Мариты.

– Осторожно, здесь нож где-то упал, – в свою очередь предупреждает она.

Теперь понятно, почему такая отчаянная темнота. Свет вырубился не только у них – видимо, по всему микрорайону. А может быть, даже и больше. За окном – пространство двора, высверкивающее дождем, тяжесть сырого воздуха, глыбы домов, притиснутые друг к другу. И между ними, в огороженном садике – слабое водяное мерцание листьев.

Все – еле-еле угадывается.

– Что-то не то, по-моему, – сообщает Марита.

Голос у нее встревоженный.

Ему тоже не по себе. Он кладет трубку, которую до сих пор держит в руках, и со второй попытки, не сразу нащупывает щечку приемника. В тесноту кухни врывается энергичная скороговорка: столкнулись на переезде два поезда, упал самолет, в торжественной обстановке открыт новый участок Ушаковской развязки… А теперь – к новостям культуры…

Они напряженно вслушиваются.

…Застрелен директор областного ансамбля… Трагедия произошла… Милиция ведет розыск преступников…

– Вот видишь, – говорит он. – Все в порядке.

Вспоминает, что надо обязательно врезать Митяю. Пытается отыскать трубку, сунутую куда-то секунду назад, и вдруг до него доходит, что если электричества нет, то и квартирный телефон работать не будет.

У него отключена «база».

– Дай-ка мне на минуту твой сотовый.

Марита удивляется:

– А что такое?

– Ну… У меня… Оставил в машине…

Чувствуется движение в темноте. Марита, кажется, поворачивается, наталкивается на дверцу шкафчика, захлопывает ее, отодвигает от края что-то невидимое, а потом виноватым, цыплячьим голосом сообщает, что ее сотовый телефон сдох часа три назад. Вчера забыла подзарядить. Думала, хватит, дотянет до дома, разумеется, не хватило. Как это обычно бывает. Вот, сейчас собиралась этим заняться.

Они немного растеряны. Только что все нормально. И вдруг из привычного мира – в какую-то глухоту, без верха, без низа. В какую-то топь, стискивающую сознание. Ничего уже не понять. Что это там – радио на стене? Или просунулась с той стороны бугристая морда? На столе – ком салфетки? Или вползают из ниоткуда бледные извивы кошмара? Трепетом прикасается неизвестность. И потому когда он преувеличенно бодрым голосом спрашивает Мариту, как у них в доме насчет свечей, та радостно вскрикивает и отвечает, что свечи у них, к счастью, имеются. Такое удивительное совпадение. Она недавно искала по всем отделениям кофемолку – вот, пожалуйста, ты только стой на месте, не шевелись…

Она даже выставляет ладонь, чтобы удержать расстояние, присаживается на корточки, отщелкивает, торопливо подергав, нижнюю дверцу, что-то там, судя по звукам, передвигает, тащит к себе, стукает – раз, другой, тяжело – разгибается, наконец, и с торжеством водружает на середину стола нечто внушительное. А затем чиркает спичкой и приклеивает огонек к ниточке фитиля.

И вот опять, казалось бы, пустяки, сор, чепуха, подумаешь, вытянулся из стеариновой толщины кончик пламени, он еще еле дышит, однако все тут же преображается. Проступают привычные кухонные углы, вспыхивают фарфором чашки, сдвинутые к посудомойке, в дождевой безбрежности за окном повисает колеблющееся отражение.

Мир вновь обретает обыденность.

– Уф-ф-ф… – вздыхает Марита.

И становится ясно, что внушительных размеров предмет, который она с трудом водрузила между тарелками, это подарочная свеча, чудовищно грузная, четырехугольная, высотой, наверное, сантиметров сорок, с выпуклым витиеватым орнаментом, изображающим непонятно что. Кажется, оскаленных львов, поддерживающих корону.

Хотя толком не разобрать.

– Ну вот, – говорит Марита. – А спичек, между прочим, – всего две штуки. Осторожно, пожалуйста, будем сидеть в темноте…

Он, как завороженный, глядит на огонь.

– Откуда это у нас? А… точно!.. Генчик, когда уезжал, на прощание подарил. Сказал: такая свеча – на всю жизнь. Зажжете – вспомните… Надо же, наверное, лет десять прошло…

Узкий язычок еле держится.

– И вовсе не Генчик, – несколько обиженно возражает Марита. – Это ты сам подарил, когда мне предложение сделал. Ты что, забыл? Магазинчик такой, на Детскосельском проспекте? Ну, помнишь, помнишь?.. Еще сказал: дарить надо что-то такое, что останется навсегда. Вот, выбрал свечу. Поклялся, что будем зажигать на каждую годовщину. В самом деле, пару раз зажигали…

Он переводит взгляд на Мариту. Что это с ней? Он твердо помнит: свечу преподнес именно Генчик. Заскочил к ним на Можайскую улицу за день до отъезда и точно также, торжественно водрузил на стол эту стеариновую чувырлу. Тогда же в первый раз и зажгли. И предложение он Марите сделал вовсе не на Детскосельском проспекте, а в переулке, Репинский кажется, куда случайно свернули. Кстати, где этот Детскосельский проспект находится?

– Так ты не помнишь Генчика Порошилова? – спрашивает он. – Ушастый такой, мартышка, всегда с гитарой… Теперь в Канаде живет. Два раза оттуда писал.

Марита тоже переводит взгляд на него.

– Какой Генчик?.. Не знаю… Не было никакого Генчика… Что-то ты, по-моему, заработался… А вот про свечу, между прочим, мы напрасно забыли…

Некоторое время они так и глядят друг на друга. Пламя в зеленоватой луночке чуть подрагивает. В такт ему подрагивают косые тени на стенах.

Глаза у Мариты влажно блестят.

Во всем мире – непроглядная морось.

Нигде ни искры.

А потом Марита кладет на стол спичечный коробок и пожимает плечами.

Действительно, какая-то ерунда. За ужином выясняется, что Генчика она и в самом деле не помнит. Ни на Можайской улице, где они прожили почти восемь лет, ни раньше, на Ветеранов, откуда им еле-еле удалось выбраться.

– Но письма я тебе показывал? От него?..

У Мариты умоляющие глаза.

– Нет… Честное слово… Не видела никаких писем…

И не помнит она, оказывается, Славу Морозова, который на Ветеранов забегал к ним чуть ли не каждый день. Единственный из его приятелей, кто жил поблизости. А ведь ходили вместе в тамошний парк, более похожий на лес, сидели на камнях, у ручья, жгли костры.

– Честное слово, не помню… Разве мы жили на Ветеранов?..

Зато, как выясняется в следующий момент, он не помнит одну из ее тогдашних подруг, которая, по словам Мариты, им здорово помогала. Тоже, оказывается, жила поблизости.