Майкл Коуни - Здравствуй, лето и прощай Страница 2

Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним - безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье. Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает ее глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре.

Мы все страшно боялись холода - подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.

Все дело в том, что ее сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы.

Мне всегда казалось, что тетя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар - она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима.

Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.

- О Господи, - тихо сказала тетя Зу. - Нам придется идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. - Я в точности запомнил ее слова.

И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придет холод, а мы были слишком легко одеты.

- О Господи, - сказала тетя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. - Мне холодно.

Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно - страшно холодно, - я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в теплую длинную шерсть. Лорины - безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов. В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.

Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.

- Если бы у меня была меховая шуба... - пробормотала тетя Зу.

- Мы могли бы прижаться к лоринам, - нервно предложил я.

- С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? - огрызнулась тетя Зу, раздражение которой усиливал страх. Ты что, думаешь, я не лучше локса?

- Извините.

- Почему ты идешь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке. У меня такая легкая одежда.

Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И все же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если все остальное - включая тетю Зу - не поможет, животные обо мне позаботятся.

Они всегда так поступали...

- Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.

Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы ее страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далекие огни - слишком далекие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лед по пути к сердцу. Я слышал бормотание тети Зу.

- Фу... Фу... - молилась она солнечному богу. - Фу, мне холодно. Согрей меня, согрей меня... Помоги мне.

По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши трясущиеся тела способности двигаться.

- Мне нужна твоя куртка, Дроув. Я старше тебя, и я не могу столь хорошо переносить холод. Ее пальцы впились в меня, словно когти.

- Пустите! - я вырывался, но она была больше и сильнее меня. Она оказалась у меня за спиной, срывая с меня куртку, и я ощущал ее отчаяние и ужас.

Я бросился бежать, но слышал топот ее ног позади. Внезапно я ударился о ледяную поверхность дороги, а тетя Зу упала на меня, срывая куртку и издавая неразборчивые жуткие вопли. От страха я погрузился в полусонное состояние и вскоре едва слышал ее удаляющиеся шаги. Лежа, я почувствовал, как меня поднимают лорины, и, словно в тумане, осознал, что мне тепло. Потом они куда-то несли меня, обнимали, успокаивали своим бормотанием.

Когда я заснул, образ тети Зу, со стоном бредущей по залитой светом Ракса дороге, изгладился из моего сознания.

* * *

На следующий день лорины принесли меня домой, оставив у порога, под теплыми лучами солнца Фу, после чего удалились по своим делам. Когда я пришел в себя, то увидел нескольких из них: один стоял возле локса, понукая животное, запряженное в тележку с навозом; другой сидел на корточках в поле, удобряя посевы. Третий раскачивался на ветвях ближайшего дерева обо, грызя зимние орехи. Я открыл дверь и вошел в дом. Мать полдня отмывала меня; она сказала, что от меня воняет. Лишь намного позже я узнал, что тетя Зу попала в сумасшедший дом.

Вернемся к дню нашего отъезда из Алики. Весь наш багаж был должным образом погружен в мотокар, от которого теперь интригующе пахло спиртом. Машиной пользуются редко; большую часть времени она стоит возле дома, молчаливо обозначая должность моего отца с помощью флага Эрто, изображенного на борту.

Я проскользнул обратно в дом, намереваясь сказать "до свидания" своей комнате, но меня остановила мать. Она намазывала хлеб ореховым маслом; на столе стоял кувшин сока кочи.

- Дроув, я бы хотела, чтобы ты что-нибудь поел, прежде чем мы поедем. Последнее время ты стал плохо есть.

- Послушай, мама, - терпеливо сказал я. - Я не голоден. Впрочем, у нас дома никогда не бывает того, что мне нравится.

Она восприняла это как критику ее кулинарных способностей.

- Как я могу накормить вас на деньги, которые приносит отец, со всем этим нормированным распределением? Ты понятия не имеешь, что это значит. В магазинах ничего нет - вообще ничего. Может быть, тебе стоило бы какнибудь самому сходить за покупками, молодой человек, вместо того чтобы все каникулы болтаться по дому. Тогда бы ты знал, что это такое.