И Крупеникова - Еретик Страница 2

- Ты ведь мог сожрать эту старую груду костей! Что, по вкусу не пришелся?

- Напрасно ты обижаешь пса. Он беззаветно любит тебя. Ты полагаешь, он не помнит, как ты бросился в стремнину и вытащил мешок, в котором топили щенков? Как ты согревал его тельце на своей груди и воровал для него молоко в деревне? И как ты был рад, когда он одержал свою первую победу, а лесной отшельник дал ему грозное имя - Лембой*.

- Бес окаянный...

- Пес ценит жизнь, - продолжал еретик, - потому что он предан тебе. Он отдаст свою жизнь только за твою.

Воину потребовались минуты, чтобы потушить пожар, разгулявшийся в душе. Он отвернулся и долго боролся с предательским дыханием.

- Ладно. Будем считать, ты не врешь, - он говорил глухо, полагая, что истинные чувства надежно спрятаны под жестким тоном и брошенными словами. Тогда какого черта ты остался здесь? Ты мог бы, кстати, напасть и на меня... Что молчишь? Кишка тонка?

Еретик усмехнулся.

- Ты играешь со своей и чужой смертью, не ведая, что есть смерть. А жизнь твоя пуста. Ты ценишь ее ровно на те монеты, которые намерен получить за меня.

Речь оборвал сокрушительный удар. Хрупкое израненное тело отлетело на камни, и по гладкому омытому весенними разливами валуну поползла тягучая багровая змейка...

- Эй!... Эй, ты там еще не помер? Ты, еретик, а ну отвечай!

Воин торопливо перевернул пленника на спину. Кровь текла из носа и рассеченной губы.

- Вот, вечно так, - он сжал кулак и с сожалением оглядел его со всех сторон. - Не волнуйся, старик, жив твой полночный собеседник.

Воин поднял юношу за плечи и потряс, будто куклу. Пес высказал свое неизменное "аув" и побрел к ручью.

- Куда уж ему с нами справиться, - продолжал Воин вслух. - Гляди, в чем душа-то держится! А может, у него и души нет?

Он бы махнул рукой, кабы руки не были заняты.

- Ну, оживай! По морде никогда не получал?

Взгляд еретика прояснился. Еще несколько секунд, и вместо мягкого снопа сена в охапке Воина оказалось слабое, но держащееся на ногах тело.

- Нос вытри... Ладно, в следующий раз буду с оглядкой.

И застыл, натолкнувшись на укоризненный взгляд собаки.

"Показалось... Дьявол их всех раздери!"

Ты забыл...

Воин потряс головой и снова подумал: - показалось.

Мелкие придорожные поселения не сулили ничего, кроме неприятностей. В спины чужаков вонзались жадные до сплетен взгляды, торгашки обступали пеших и как мухи роились вокруг всадников. В трактирах каждый норовил подсесть за столик и окружить гостя повышенным вниманием.

Воин не завернул бы в эту неприметную деревушку, но мешок с провизией опустел, а суслики и другие грызуны, которых пес приносил хозяину в избытке, не годились для человеческого стола. Кроме того, пленник упрямо отказывался от остатков хлеба, сыра и вина. Ослаб предельно, хотя Воин больше не связывал ему руки - какой толк, все равно ночью избавится от веревок! Еретик брел за всадником, опоясанный длинным кожаным ремнем, который конвоир надежно прицеплял свободным концом к луке седла.

Торгашки не приставали. Взгляды прохожих поспешно ныряли в неказистые дворы, едва скользнув по фигурам чужаков. Видимо суровая мина на лице воина, его внушительный меч за плечами, огромная собака и странный пленник под черным капюшоном не располагали жителей к дружеским улыбкам.

- Ждите тут.

Воин оставил лошадь, пса и еретика на коновязи, а сам, прихватив мешок, направился в трактир.

Ждать пришлось недолго. Сначала из-за открытых дверей послышались громкие голоса, затем яростная брань, а в довершение - грохот рушившихся столов и лавок с перезвоном бьющейся посуды. Пес зарычал и вскочил на крыльцо. Вывалившийся из трактира мужик намеревался вернуться в драку, но, столкнувшись нос в нос с оскаленной мордой, бросился наутек. В недрах деревянной потасовки угрожающе загремел металл. И исступленный вопль разом обрубил разгулявшееся буйство.

Появился Воин. Багровый от гнева, он плечом поправил ножны, вытер клинок оборванным лоскутом одежды и водворил на место поработавший меч.

- Мразь, - буркнул он, отвязывая коня.

- Зачем ты лишил его жизни?

Воин вздрогнул. Еретик не проронил ни слова с того замечательного утра, когда он обнаружил пленника свободным и не сбежавшим.

- Я не терплю, когда всякая гадина угрожает мне тесаком, - выплюнул Воин и опомнился. - Не твое дело!

Он выехал из деревеньки так, будто не слышал за спиной проклятий и надрывных бабьих причитаний.

- Ты лишил жизни того, кто высоко ее ценил, - произнес Еретик. - У него осталась семья, ему было больно умирать.

- Всем больно умирать.

- Для тебя боль ограничена лишь физическими страданиями. А те, чья жизнь полна, кто живет не ради себя одного, кто верит в будущее и создает память для потомков - их боль куда страшнее.

Всадник окатил пленника ледяным взором.

- Значит, тебе на плахе слишком больно не будет. Верить тебе не во что.

- Ты не знаешь, как живу я, - сказал Еретик.

Ты забыл своё...

Он вздрогнул. Голос юноши и тот, другой, непрозвучавший, были совершенно разными.

- Зато я помню, как подыхала твоя семья под моим клинком, - оскалился Воин.

"Колдун проклятый! Что б тебе пусто было!"

Бледное лицо еретика пряталось под тенью капюшона.

- Меч убивает плоть. Но ничто не в силах разрушить Круг Бытия. Помнящий зрит силу предков.

- Я с удовольствием посмотрю на твоих предков, когда тебе всенародно отсекут башку.

- Ты тешишь свою маску, Воин. И не желаешь помнить своё.

- Еще одно нравоучение, и, клянусь, ты об этом пожалеешь!

Еретик не ответил. Но под капюшоном мелькнула невнятная улыбка.

Несмотря на неприятный инцидент, польза от посещения деревни все-таки была. Воин пополнил запасы провизии и вина до того, как трактирные завсегдатаи полезли в драку.

Конь фыркал и жевал удила. Молодой, привыкший к доброй рыси, он ускорял шаг, но всадник немедленно натягивал узду. Воин не торопился. Селение осталось далеко позади, близился вечер, и редкий приветливый лес по левую сторону от дороги манил завернуть на ночлег. Фляга с вином опустела больше чем на половину, и он уже присматривался к тропинкам, ведущим под сосновые кроны. Но то ли вино развязало язык, то ли умиротворяющее лиловое небо и рыжий закат над дорогой побуждали к философским измышлениям, так или иначе он заговорил.

- Эй, Еретик, во-он навстречу нам ковыляет нищий. Как, по-твоему, он ценит свою жизнь?

- Он презирает жизнь, ибо кроме лишений не видит в ней ничего. Он одинок и пуст.

Воин ожидал продолжения - "как ты", но юноша молчал.

"Боится получить оплеуху", - он с усмешкой глянул на пленника.

За спиной Еретика колыхнулась невесть откуда взявшаяся тень.