Василий Щепетнев - Позолоченная рыбка Страница 2

- А вот со мной и сыграем.

Минут сорок они гоняли целлулоидный мячик. Доктор двигался с удовольствием, и Быков сообразил - прописали ему пинг-понг из корыстных интересов. Злоупотребление служебным положением. Тогда он собрался и начал так подрезать мячи, что доктор быстренько счел - на сегодня довольно.

- Долго мне еще... быть тут? - решился на вопрос Быков. Спорт, он сближает.

- С медицинской точки зрения процесс реабилитации практически завершен, но в отношении вас никаких распоряжений пока не поступало, - честно ответил зауважавший его доктор. - Да вы отдыхайте, отдыхайте, запасайтесь здоровьем впрок. Никогда, знаете ли, не помешает. Завтра реванш?

- Завтра, - согласился Быков.

Горячая вода отпускалась щедро, струи хлестко били по коже, вымывая из пор накопившуюся за день усталость. Хороший санаторий, об этом в один голос говорили и остальные - космогаторы, атмосферные летчики, подводники, все те, с кем отдыхал здесь Быков еще неделю назад. А сейчас он один, остальные убыли по срочному вызову, многие - не съев и трех обедов. Убыл и Миша, обняв на прощание, вздохнув и пожелав спокойствия:

"Ты, Алешенька, не тревожься. Все хорошо, все будет хорошо".

С той поры он и тревожится.

Никогда, осознал вдруг Быков, никогда он не был наедине с собой так долго - неделю. И в сиротском доме (до сих пор он старался думать "школа-интернат", но сейчас не хотелось" лгать и приукрашивать. Сиротский дом, паршивый, холодный и жестокий - при том, что он, Быков, не был забитым, изгоем, лишним, напротив, сам полбешники раздавал, впрочем, не часто и только за дело, даже старшие ребята его уважали и принимали в свою компанию), и в училище, а больше всего, как ни странно, в пустыне, всегда он был на людях, среди товарищей, весь на виду. Посидеть в покое, подумать ни о чем, о себе, о жизни было негде, разве в библиотеке.

Лечение одиночеством. Выздоровление хуже болезни. Очень не хочется поправляться.

Он вышел на балкон. Вид на море, вставить в рамку и предлагать лучшим музеям. Наверху, среди неподвижных звезд, плыла неспешно точка, яркая, даже не точка, диск. Патруль. Ашхабад может спать спокойно - он невольно поискал дерево, постучать. Ничего, сгодится и плетеный стул, материал родственный.

Хватит, нужно ложиться. Прохладные льняные простыни нежили кожу. Смотри, капитан, привыкнешь, барчуком станешь, избалуешься.

Быков уснул как в лучшие времена, быстро, почти без маяты. Сквозь третий сон донесся гудящий низкий звук, шмели разлетались, он повернулся на другой бок, не желая просыпаться, и не проснулся, о чем там, в третьем сне, подумал с удовлетворением.

Потом, уже в следующем сне, постучали в дверь.

- Войдите, не заперто. - А и возжелай он закрыться - не смог бы. Замков на дверях не было, таких замков, которые можно открыть и закрыть изнутри.

- Не обеспокоил доблестного специалиста по пустыням?

- А... Добрый вечер. - Быков нашарил наконец шнур плафона, дернул и теперь привыкал к свету.

- Вижу, обеспокоил. Но с самыми лучшими намерениями. Юрковский стоял в проеме двери, свежий, стройный, просто английский лорд на рауте.

- Рад тебя видеть, пижон. - Быков действительно был рад. Сразу по возвращении Юрковский и Дауге исчезли. Иоганыч, конечно, в госпиталь попал, а вот Володька... Даже обидно было. Но Крутиков объяснил, как всегда, просто и доходчиво: служба.

- А уж я-то! Ты давай, поднимайся, нам срочно лететь туда. - Юрковский показал пальцем на потолок.

- В космос? На Венеру?

- Вошел во вкус, космопроходец. Не на Венеру. Нас хотят видеть очень ответственные лица.

- Прямо сейчас?

- Именно. Покоя лишились, подай, говорят, сюда специалиста по пустыням, и все тут. Снарядили экстренный гидроплан, аллюр три креста, и вот я здесь. А к утру требуется быть там. Ты собирайся, назад возвращаться не будем. За четверть часа уложишься?

- Уложусь, - коротко ответил Быков.

Хватило четырнадцати минут, вместе с бритьем и чисткой зубов. Все это время Юрковский говорил о пустяках, передавал приветы от незнакомых людей, ходил по комнате, комментируя репродукции на стенах.

В коридоре мелькало лицо доктора, но входить тот - не решался.

- Я готов. - Быков поднял чемоданчик, девять килограммов личных вещей.

- Ничего не забыл?

- Предписание, оно...

- Товарищ, можно вас? Документы на товарища Быкова готовы?

- Пожалуйста. - Доктор протянул коричневый конверт. Юрковский заглянул внутрь, потом сунул конверт во внутренний карман шинели.

- Все, Алексей, при нас документы. - Он нарочно сделал ударение на второй слог, на "у".

- До свидания, - попрощался с врачом Быков. - В другой раз сыграем.

- Непременно, непременно сыграете, а пока - прощайте. Слушайте утренние новости. - Юрковский повел Быкова наружу.

Идти пришлось к самому пирсу. Пропустили, часовой даже под козырек взял.

- Ты не упади, смотри, - предупредил Юрковский.

Из темноты выплыл катер, катерок даже, маленький, вертлявый.

- На нем? - не мог поверить Быков.

- Сто метров. Кабельтов - по-морскому. Вытерпишь?

Действительно, плыли всего ничего. До самолета-амфибии, что ждал их неподалеку. У люка их встретили, помогли забраться, с чемоданом было бы неловко.

- Можно взлетать, Владимир Сергеевич? - Летчик лихой, довольный. В три часа ночи, а довольный.

- Можно. - Узким проходом они прошли в салон.

- Однако, - только и нашел что сказать Быков.

- Нравится?

- Шахрезада, тысяча и одна ночь.

Салон занимал почти весь фюзеляж. Стол, диван, несколько кресел, даже буфет. Никакого пластика, дерево, кожа, шелк.

- Ты садись, садись, космопроходец.

Быков сел. Приятное кресло, в меру мягкое, в меру упругое. Тихо загудели турбины, гидроплан приподнялся на подушке, понесся вперед. Быков глянул в иллюминатор, не надеясь увидеть момент взлета, а просто - посмотреть.

- Видно что-нибудь? - Юрковский сидел вольно, свободно. Отдыхает.

- Темно.

- Ничего, Алексей. С завтрашнего дня светомаскировка станет историей. Вернее, с сегодняшнего. - Он потянулся, и Быков понял, что Юрковский устал. Очень устал.

- Как - историей?

- Сюрприз. Для всей страны сюрприз, но тебе скажу то, что остальные узнают в семь ноль-ноль по московскому времени. Атлантиды капитулировали. Все, конец, finita. Как напишут в газетах, последняя цитадель империализма пала. Жизнь входит в мирное русло. Приходит время наград. Давай, Алексей, верти дырочку в кителе.

Гидроплан прекратил набор высоты, теперь летели гладко, неколебимо.

- Дырочку?

- Или даже две. Наверное, две.

- Ты расскажи, что происходит, пожалуйста, только серьезно.

- Серьезнее некуда, дорогой. Мы вернули свое, Аляску и Калифорнию, Мексика - Техас, Южные штаты будут преобразованы в Свободную конфедерацию, Северные обретут независимость, каждый штат станет отдельной страной.