Иоганн Михайлович - Пигмалион 21 века Страница 2

Помимо компьютера и принтера, стоящих на массивном двухтумбовом письменном столе у второго окна, комната с альковом была угловой и потому двусветной, в этой квартире, как и почти в любой другой московской квартире, имелся большой телевизор «Сони», видеомагнитофон с набором видеокассет в стенке, а также телевизор и музыкальный центр, стоявшие в алькове. Так что не такой уж убогой и сиротской была эта квартира, которую он завещал своему единственному и горчо любимому сыну.

Затушив сигарету и взяв бокал с коньяком, он встал и вышел на лоджию. Было половина двенадцатого ночи, небо было безоблачным и в воздухе появился нечто, весьма отдаленно напоминающее ветерок и даже прохладу. Дом, в котором жил Станислав Игоревич, человек, который не смотря на то, что было издано всего четыре его рассказа, да, и то в журналах, упорно считавший себя писателем, стоял на самой окраине Москвы. Окна в зале его его квартиры выходили на запад и с десятого этажа в светлое время суток с просторной лоджии открывался неплохой вид.

Невдалеке протекала небольшая речушка, за ней лежала широкая луговина, а далее рос кудрявый берёзовый лесок, на поляне которого за истекшие после развода одиннадцать лет было пожарено множество шашлыков и выпито немало водки в светлое время суток, а также отжарено довольно приличное число дам и не совсем дам, ночью. Воспоминание об этом тронуло губы Станислава Игоревича лёгкой улыбкой. Милые были времена и дамы у него тоже, по большей части, были очень милые, покладистые и заводные.

На минуту его внимание привлекло какое-то странное свечение в небе. Кажется, это упал с неба метеор. Довольно большой и яркий, который упал совсем рядом, за лесом или прямо в лес. При этом никакого шума и грохота он не услышал, а стало быть это событие было совершенно малозначительным и на него не стоило обращать никакого внимания. Постояв на лоджии несколько минут, он выпил коньяк и, вдруг, почувствовал, что он сделался каким-то совершенно отвратительным на вкус и, буквально, встал в горле колом. Такое с ним тоже частенько бывало и этому было присвоено соответствующее определение: — "третья не пошла", что практически всегда освобождало от четвёртой и всех последующих рюмок водки или коньяка.

С этим делом у Станислава Игоревича всегда было очень строго, — если третья не пошла, то он немедленно прекращал питие крепких напитков за дружеским столом, иначе потом, если пил через силу, очень быстро наступали самые суровые последствия, такие, как пугание унитаза и жуткая головная боль. Зато если третья проходила в желудок буравчиком, он мог выпить столько водки, сколько её стояло на столе, вплоть до трёх, а то и всех четырёх бутылок, что так же не было пределом.

Это точно, уж на что-что, а на выпивку Стос, да-да, не Стас, а именно Стос, только так и не иначе его звали все, включая сына, был крепким мужиком и всегда умилял одиноких женщин тем, что никогда не терял головы, не лез в пузырь, а выпив сразу же становился душой компании, — без конца сыпал анекдотами в тему, пел хорошие громкие песни и даже с чувством читал стихи. Не говоря уже о том, что сопровождал интимное продолжение беседы с дамами бурной и страстной прелюдией, которая предшествовала весьма продолжительным любовным играм, так же именовавшиеся весьма коротко и смачно: — "сухостой".

Сегодня вечером ему, увы, не повезло. Третья не пошла, а давится четвёртой ему не хотелось даже на краю могилы. Поэтому он вошел в комнату, поставил пустой бокал на сервант, убрал с журнального столика коньяк и плитку шоколада, взял пятирублёвик, подбросил его вверх и, поймав на ладонь, прихлопнул второй. Ему выпал орел. Ну, что же, видно, такова была его судьба, сгрызть сегодня свинцовый орешек после трёх бокалов коньяка, не доставившего ему совершенно никакого удовольствия.

Стос достал из платяного шкафа стенки резервную подушку и, сотворив из неё ударом кулака треуголку, нахлобучил себе на голову, после чего спокойно и с достоинством сел в кресло. Даже кончая жизнь самоубийством, он не хотел пачкать своей кровью и мозгами мебель и обои. Взяв в руки револьвер, он взвёл курок, вытер ствол об угол подушки и вложил в рот. Его палец уверенно лёг на спусковой крючок и он уже начал было нажимать на него, как, вдруг, чей-то высокий, красивый голос сказал:

— Стос, не делай этого. Не нужно стрелять себе в голову, я спасу тебя.

Медленно повернув голову, чтобы с неё не свалилась подушка, и скосив глаз налево, к двери, ведущей в коридор, он никого не увидел. Это было странно, ведь он специально не стал запирать входную дверь. Посмотрев направо, Стос тотчас обалдело захлопал глазами, так как рядом с ним, буквально в метре от него, прямо в воздухе висело нечто. Описать это нечто было весьма сложно, так как оно представляло из себя что-то вроде эллипса с круглой дыркой в середине и было соткано не то из малинового, чуть святящегося дыма, не то из очень тонкой пыльцы. По краю эллипса, имеющего в высоту чуть более полутора метров, неспешно бежали золотые искорки.

Присмотревшись внимательнее и увидев отражение торца эллипса в стеклянных дверцах стенки, Стос убедился в том, что он имел в толщину около полуметра. К тому же на вид летающий эллипс выглядел осязаемо плотным и от него веяло приятной прохладой, уютом и каким-то явственным, физически ощущаемым миролюбием. В общем это тёмно-малиновое, почти фиолетовое нечто не вызвало у него никакого испуга и уж тем более страха или ужаса, хотя м являлось каким-то инопланетянином, только что прилетевшим на Землю. Теперь ему стало понятно, что за метеор он видел совсем недавно.

Круглая дырка в середине эллипса на самом деле таковой не являлась, а была просто его частью, пульсирующим тёмным шаром и то ли головой, что было бы совершенно невроятно, то ли животиком, что было уже гораздо реальнее. От малинового пузатенького эллипсоида вдобавок ко всему приятно пахло донником, и чем дольше Стос смотрел на него, тем он, она или оно выглядело ещё более мирным, совершенно безопасным и даже каким-то милым и приятным на вид. Только было непонятно, как это существо говорило, почему появилось в его квартире и, вообще, какого чёрта лезло в чужие дела. Не вынимая ствола револьвера изо рта, он хмуро пробормотал:

— Та, хатись, хы ф дадницу. — Разговаривать с железякой во рту было довольно затруднительно и Стос, на минуту вынув револьвер изо рта, добавил — Послушай, ты, чудо малиновое, вали отсюда, не мешай человеку заниматься делом.

Малиновое нечто приблизилось и снова заговорило, от чего золотые искорки побежали быстрее, а тёмный шар в середине принялся ритмично пульсировать в такт словам:

— Стос, прошу тебя, не делай этого. Я вылечу твою болезнь и даже сделаю тебя моложе и сильнее. Я действительно могу сделать это, если ты не станешь стрелять себе в рот из этого страшного пистолета. Поверь мне, дорогой.