Артём Демченко - «Мне по пути...» Страница 2

Но сладостная отрешенность от мирских дел продлилась недолго: совершенно неожиданно наш герой почувствовал сильный удар справа, будто по кабине вломили тяжёлым кузнечным молотом. Завизжала сирена, и транспортник начал медленно крениться вправо, уходя в крутое пике, словно неуклюжий бомбардировщик, подбитый зенитчиками. Мекенор вцепился в штурвал мертвой хваткой и, стиснув зубы, стал пытаться выровнять падающий транспорт. Но все его попытки были тщетными: элероны высоты были полностью разбиты неизвестным явлением, верный челнок обречённо нёсся в необъятное снежное море. Когда до поверхности оставались считанные метры, наш герой стиснул зубы, закрыл лицо руками и как можно плотнее сгруппировался, чтобы смягчить последствия падения. Через мгновение служебный перевозчик что есть силы врезался в покрытую снегом ледяную равнину — Мекенор почувствовал сильнейший удар, будто его только что со всего размаху кинули в кирпичную стену: рёбра исполнили барабанную дробь, дыхание перехватило, из разбитого носа фонтаном хлынула кровь, коленные чашечки испытали на себе всю тяжесть резкого удара о землю, чуть не превратив в кашу суставы.

Резкая боль пронзила тело нашего героя. Отчаянно простонав, прокурор отдышался и слабыми движениями рук стал нащупывать экран бортового компьютера. Попытки оживить свой единственный источник связи с внешним миром закончились неудачей: на все старания нашего героя система отвечала гнетущим молчанием. Мекенор обреченно вздохнул и раздосадовано упал на спинку кресла — все контакты с внешним миром были потеряны: сигнального маяка на челноке не было, каких-либо спасательных средств: тентов, палаток, обогревателей — тоже. Помощи было ждать неоткуда. Уездный прокурор был предоставлен сам себе.

Наш герой понимал, что у него оставалось только два варианта: сидеть в искорёженном челноке и в итоге замёрзнуть насмерть в обжигающем вихре разыгравшегося снежного шторма или же попытаться выйти к какому-нибудь людному месту и найти помощь. Первый вариант показался прокурору совсем уж мрачным, поэтому выбор не заставил себя долго ждать. Застегнув термокуртку и обмотав лицо вовремя закинутым в транспортник тёплым пледом, Мекенор, тяжело дыша, суетливо прислонил руку к сканеру открытия кабины. Люк тут же взмыл вверх, и в лицо страдальца мгновенно ударил обжигающий морозный суховей, который, словно стая голодный пираний, острыми снежными хлопьями принялся терзать израненное лицо страдальца. Кулиэльский тут же с криком отпрянул назад, укрывшись в безопасной кабине, но осознание того, что он сам — единственный, кто может помочь, пробудило в сердце стремление выжить в этом ледяном урагане во что бы то ни стало. Мекенор собрал в кулак все свои силы и с отчаянным стоном перекатился через край кабины пилота.

Падение с метровой высоты смягчила толстая пушистая перина наметённого снега, хлопья которого в мгновение осели на укутанном теле нашего героя. Отряхнувшись от белоснежной холодной пыли и сквозь неимоверную боль поднявшись с земли, уездный прокурор выпрямился и огляделся по сторонам. Его взору предстала безжизненная снежная пустыня, на непроглядном сплошном ковре которой виднелись покрытые вековым льдом величественные горные пики; по затянутому метелью небу ползли кудрявые клубы облаков, сквозь которые сочился тонкий ручеек солнечного света. Заслонив глаза правой рукой, прокурор прокашлялся и сказал: Ну уж нет — просто так я сдаваться не собираюсь. Если и подохну, то хоть сделаю это с честью. Посмотрим, матушка-природа, чья возьмёт.

С таким задорным настроем уездный прокурор Кулиэльский, пробираясь сквозь толщу холодного белого безмолвия, превозмогая боль от серьезных травм, направился в сторону завода «Пояс Ориона», до которого оставалось значительно меньше, чем до границы Дежнёвского уезда. Так он остался один на один с разыгравшейся стихией без единого шанса на помощь. Теперь уездный прокурор мог надеятся только на себя и на веру в великих предков ушедших времён.

Свирепый снежный шторм, завывая грозным, протяжным стоном, продолжал терзать девятую губернию Империи Солнечной системы своими режущими суховеями, а наш отважный прокурор, подбадривая себя свершениями великих предков ушедших времен, боролся с разыгравшейся стихией в отчаянной схватке за свою жизнь. Место крушения осталось далеко позади, все надежды на связь с внешним миром сгинули с уничтоженной аппаратурой, в карманах не было ни еды, ни воды, жуткий холод пробирал до костей, готовый содрать с обреченного на гибель человека обледеневшую кожу. Но Мекенор не собирался сдаваться: он не должен был опозорить великих полярников человечества, посрамить их честь и доблесть — наш герой был твёрдо намерен сражаться до конца.

Мимо медленно проплывали силуэты заснеженных ледяных пиков, протыкавших небеса своими острыми протуберанскими вершинами. С каждым шагом Кулиэльский чувствовал, как его силы раз за разом растворяются в бездонной снежной мгле, как холод постепенно овладевает им, заполняет каждую клеточку его тела, остужает каждый эритроцит в бурных потоках циркулирующей артериальной крови. Пальцы отказывались слушаться, коченели, дрожали под натиском нещадной стихии. Но отважный уездный прокурор всеми силами цеплялся за каждую ниточку жизни, продолжая бороться с неукротимой стихией. Стиснув зубы, он продолжал идти куда-то в непроглядную снежную мглу, веря в то, что скоро он найдёт помощь и выдержит это испытание. Но как бы наш герой ни боролся с разыгравшейся бурей, силы, в конце концов, оставили его: сделав несколько шагов, Мекенор остановился, закатил глаза и, обессиленный, рухнул в пушистый снег.

Голову захлестнули мягкие хлопья снежной перины, изнеможенное лицо утонуло во всеобволакивающей снежной простыне.

— Вот и конец, — слабо пробормотал простуженным, еле слышным голосом молодой прокурор.

— Вставайте, господин уездный прокурор! — раздался чей-то задорный голос впереди нашего героя. — Полно отчаиваться! Вы же человек офицерской чести, человек несгибаемой, стальной воли! Или же Вы не оправдали наших надежд?

Эти слова раздались в голове Мекенора, словно гром среди ясного неба. Подняв голову, наш герой увидел то, от чего по его спине побежали холодные мурашки восхищения. Перед ним стоял ни кто иной, как сам Фаддей Фадеевич Беллинсгаузен — первооткрыватель Антарктиды, что теперь носила название Тенгоронского посада. Он стоял гордо, с высоко поднятой головой, благосклонно созерцая попавшего в беду ревизора; петлицы на его тёмно-синем мундире с золотыми пуговицами сверкали ослепительным блеском на тусклом свете редких лучей солнца; его серьезное лицо украшали роскошные ухоженные каштановые усы; глубокие светло-карие глаза сияли какой-то особенный теплотой и благосклонностью, желанием помочь попавшему в беду отважному потомку.