И. Гурова - Награды не будет Страница 2

Все-таки очень странное ощущение возникало, когда я ощупывал голову... Я попытался определить границы зоны онемения. Ничего там вроде бы не онемело...

И тут вдруг кожа под моими пальцами отделилась от черепа. Я почувствовал резкую боль и отдернул руку. Боль быстро прошла, и я возобновил свое обследование. Крови нет. Это хорошо. Но там явно какая-то щель, как будто часть кожи с волосами, нет, даже весь скальп отделился от черепа и болтается совершенно свободно. Меня на мгновение обуял ужас, но потом я все же снова коснулся черепа в этом месте и под поднятым скальпом ощутил теплую кожу, обладавшую совершенно нормальной чувствительностью. Ничего похожего на рану.

Я потянул «скальп» дальше, и он еще больше отошел от черепа. Только в одном месте, на макушке, я по-прежнему ощущал боль, а под «скальпом» — нечто вроде повязки. И только тут понял, что на мне парик, а голова под ним забинтована.

В зале прошелестели аплодисменты — президент что-то сказал, я не расслышал, что именно. И глянул на часы.

Так что же со мной было? Несчастный случай? А потом, наверное, меня отправили в пункт экстренной помощи, где обрили поврежденный участок головы, зашили скальп и перевязали, а затем отпустили, сочтя, что достаточно и амбулаторного лечения. Сотрясения мозга и амнезии никто просто не заметил.

Но почему-то объяснение это не казалось мне правильным. В пунктах экстренной помощи вряд ли снабжают пациентов париками, чтобы прикрыть бинты на голове. И вряд ли человека в моем состоянии отпустили бы оттуда.

Впрочем, об этом можно будет поразмыслить потом. Я пришел сюда, чтобы послушать речь президента. У меня отличное место, мне все прекрасно видно. Вот и давай, пользуйся моментом. А самоанализом займешься позже, когда все это закончится.

Назначенное мгновение миновало почти двадцать минут назад...

Я попытался вслушаться в слова президента, но никак не мог сосредоточиться. Что-то явно было не так, и я сам себя мучил, не приняв это во внимание сразу. Что-то явно было очень и очень не так, причем не только со мной. Хотя я был как бы частью чего-то большего. Но чего именно? И почему?

Я снова взглянул на толстенького телепата, сидевшего у президента за спиной. Давай, загляни в мои мысли, прочитай их, — послал я ему мысленный приказ. — Я сам этого хочу, честное слово. Может, тебе удастся заглянуть глубже, чем это могу сделать я? Ну же, смотри, найди, что там не в порядке, что там не так! А потом объясни мне, что со мной произошло и происходит. Очень хотелось бы это знать.

Но он даже не посмотрел в мою сторону. Его интересовала лишь возможная угроза жизни президента, а мои намерения были вполне мирными. Если он даже и прочел мои мысли, то тут же выбросил из головы мое замешательство и мои странные желания, сочтя их просто потоком сознания одного из тех неврастеников, каких всегда хватает на любом крупном митинге. Ничего особенного, просто неуравновешенный тип, но вряд ли опасный. Все его внимание, да и внимание всех его коллег, было поглощено теми действительно опасными личностями, которые могли здесь присутствовать. И совершенно правильно.

Снова прогрохотал гром. И напомнил: я забыл все, что было со мной до этого зала. Весь день, вплоть до прихода сюда, полностью выпал из памяти. Думай, думай, вспоминай! Я читал о некоторых случаях амнезии. А не было ли среди них такого, как у меня?

Когда и как мне пришло в голову явиться сюда, на это выступление? Почему? При каких обстоятельствах?

Ничего не помню. Абсолютно ничего о том, что побудило меня на этот поступок.

А нет ли чего-то подозрительного, необычного в моем желании прийти сюда?

Я... Нет, ничего не помню.

Девятнадцать минут прошло...

Я вдруг вспотел. Естественный результат моей нервозности, надо полагать.

Секундная стрелка миновала цифру 2, 3...

Что-то я должен сделать... Это станет мне ясно через минуту. Что? Пока ничего. Жди.

...миновала 6, 7...

Когда зал в очередной раз взорвался аплодисментами, я уже жалел, что пришел сюда.

...10, 11...

Через двадцать минут после...

Мои губы задвигались. Я что-то тихонько говорил. Сомневаюсь, что кто-нибудь, даже из сидевших рядом, слышал меня.

— Сюда, дамы и господа! Испытайте вашу удачу.

«...Испытайте вашу удачу».

И вдруг я проснулся и вновь оказался в тире. Рука в кармане. Высоко, на дальней стене передо мной ряд лиц над вырезанными из картона силуэтами людей. Свет заливает их. Я ощутил в руке пистолет и, не глядя, проверил его. Силуэт прямо напротив меня и был моей мишенью, он слегка, чуть хаотично, двигался.

Я медленно достал оружие из кармана и начал его поднимать.

Моя рука! Да что же это такое?!

С растущим ужасом я наблюдал за тем, как моя левая рука вынула из кармана пистолет. Я никак не мог управлять ею, она словно принадлежала другому человеку. Я хотел ее опустить, но она продолжала подниматься. И тогда я сделал единственное, что мне оставалось.

Я схватил ее за запястье правой рукой.

Левая рука явно имела свои собственные намерения. И сопротивлялась мне. Я сжал ее сильнее и что было силы дернул вниз.

При этом я попытался вскочить на ноги. С губ моих неудержимо срывались ругательства и проклятия. Я вовсе не был уверен, что мне удастся долго удерживать собственную левую руку.

Левый палец на спусковом крючке напрягся, дернулся — и сила отдачи подкинула обе мои руки вверх. К счастью, когда раздался выстрел, ствол был направлен вниз. Надеюсь, рикошетом пуля никого не задела.

Вокруг все уже вопили, стремясь убраться от меня подальше. Впрочем, несколько человек, наоборот, проталкивались ко мне. Хорошо бы еще удержать левую руку до того, как они подоспеют...

Вовремя подоспели сразу двое. Один перехватил мою руку, другой навалился на плечи. И мы дружно грохнулись на пол. Когда мою левую руку перехватили и зажали, я наконец почувствовал, что она расслабилась. Пистолет у меня отняли. А руки мои, столь чуждые сейчас друг другу, вывернули за спину и заковали в наручники. У меня, помню, мелькнула надежда, что теперь они друг друга не сломают. Однако они уже и так перестали сражаться и бессильно повисли. Меня поставили на ноги.

Когда я снова взглянул на сцену, президента там уже не было. А коротышка-телепат смотрел прямо на меня. Его темные глаза за толстыми стеклами очков уже не скользили беспокойно по залу. Он встал и направился ко мне, подав рукой какой-то знак державшим меня мужчинам.

А я вдруг почувствовал ужасную слабость и головокружение. Снова заломило виски. И заболели все ушибы и ссадины, которые я получил при задержании.

Толстяк подошел ко мне и обнял за плечи.

— Не волнуйтесь, теперь все будет хорошо, — произнес он.