Владимир Фильчаков - Там, где победил коммунизм Страница 2

Гарик грустно соглашается со мной, смотрит уныло.

- Ты задание выполнил? - вопрошает он.

- Выполнил! - вру я.

- Отчет? - вопрошает Гарик.

- Я напишу, вот ей-Богу, напишу. Только не здесь. Вот прилечу и сразу засяду писать.

- Врешь ты, - вздыхает Гарик. - Задания ты не выполнил.

- А чего тут выполнять? Все и так ясно...

- Ничего не ясно! - режет Гарик. - Рождаемость упала практически до нуля, а почему? Почему, я у тебя спрашиваю?

- Какая тут может быть рождаемость? - в отчаянии говорю я. - Они же дрыхнут целыми днями и ночами, им же на все наплевать, в том числе и на рождаемость.

Гарик отрицательно качает головой.

- Это не аргумент.

- Как же не аргумент? Как же не аргумент? У них нет сексуальных потребностей...

- А почему? - вкрадчиво спрашивает Гарик. - Куда делись у них сексуальные потребности? Почему у них остались потребности в пище, и совершенно исчезли потребности сексуальные? Куда они делись? Объясни мне, темному.

Я промолчал.

- Не можешь объяснить, - с удовлетворением констатировал Гарик. Поэтому челнок я тебе не вышлю. У тебя все?

Я снова промолчал.

- Я спрашиваю, у тебя все?

- Я вчера видел здесь девушку, - нехотя сказал я. - Красивую.

- Робот?

- Нет, кажется. Не похоже. Роботов я здесь повидал, они все постные какие-то, бледные. Нет, это девушка.

Гарик весь подобрался.

- Ну, - выдохнул он. - И ты хочешь отсюда уехать?

- Брось, Гарик. Это же кто-то из наших. Здесь нет таких девушек. Каждую здешнюю девушку троим мужикам не обхватить, а эта стройная. На Лидку похожа, только это не Лидка, я разглядел.

- Коля, - проникновенно сказал Гарик, - я клянусь тебе своей бородой, - он подергал гладкий подбородок, - что в городе из наших никого, кроме тебя нет.

- Я на твою бороду... - начал я.

- Хорошо, - оборвал Гарик. - Чем поклясться?

- Гарик, миленький, - сказал я безнадежно, - чем бы ты не поклялся, все равно соврешь, ведь у тебя же ничего святого нет, ты же не человек, ты машина, в тебе же жалости ни на грош...

- Ну, заныл, - Гарик махнул рукой. - Завел свою песню. В общем так. Что бы ты там ни думал обо мне, я тебе официально, слышишь, официально заявляю, - он поднял палец, - в городе никого из наших нет. Кроме тебя, естественно. Понял?

Я уныло покивал. Не прошибешь его ничем. Я сказал:

- Нехороший вы человек, Игорь Валентинович. Спорим на сто экю, что это кто-то из наших?

- Спорим! Сейчас только кого-нибудь в свидетели позову...

- Нехороший вы человек, Игорь Валентинович, - повторил я и отключился. Врет Гарик. Для него сто экю проспорить - раз плюнуть, зарплата позволяет. Он эти сто экю потом отдаст и по плечу похлопает, и улыбнется своей улыбочкой, и скажет что-нибудь обидное, и получится, что эти сто экю он заплатил мне за то, чтобы я тут сидел и выслеживал девушку, и разгадывал загадку о снижении рождаемости. Плевал я на твои сто экю!

Девушку я видел не только вчера. Я ее почти каждый день вижу, во время утренних пробежек. Я, когда почувствовал, что начинаю полнеть от неподвижного образа жизни, начал бегать по утрам. Не хватало мне растолстеть здесь и стать предметом насмешек на "Луче". Поэтому я бегаю подолгу, до седьмого пота. И вот однажды бегу это я по пустынной улице, мимо домов без окон, и вижу: девушка! Я даже остановился от неожиданности. А она махнула платьем и завернула за угол. Пока я вышел из столбняка, пока добежал до угла, ее и след простыл. Померещилось, думаю. Не ходят здесь девушки по улицам, тем более такие стройные и длинноволосые. Здесь даже роботы по улицам не ходят, здесь никто по улицам не ходит, откуда же здесь взялась девушка? Потом я сообразил, что это кто-то из наших, я ее не знаю, она, должно быть, недавно прилетела, и бросили ее мне на помощь, выяснять, почему рождаемость упала. Потом я еще раза три-четыре ее видел, и все издалека. Один раз она обернулась, и не могла меня не заметить, я ей даже рукой помахал, но она не остановилась и скрылась за углом. Ну, я за девушками не привык бегать, не хочет знакомиться, не надо. Правда сейчас Гарик все-таки заронил во мне сомнения - а вдруг как он не врет, и это абориген? На робота она не похожа, это точно, роботы так плавно не ходят, и бедрами так не покачивают. Так что же это - живой человек, один из немногих на этой планете, кто не растолстел от многогодовой неподвижности, не расползся до безобразия, приобретя форму кровати? Или это мираж? А ведь надо это выяснить, потому что если я открою здесь нормальных людей, это будет настоящим открытием, таким открытием, что можно будет до конца дней почить на лаврах. И никто не будет смотреть на меня с неудовольствием, это я о Гарике говорю. И будут брать у меня интервью толпы осатанелых корреспондентов, и тыкать мне в лицо микрофоны, а я буду важно вещать...

Размечтался. Тут загудел местный вызов, и я вздрогнул, нащупал пульт, включил звук.

- Ниокол-а! - позвал голос. Это Сип, абориген, мы с ним иногда общаемся. Это я зову его Сипом, про себя, для краткости, а настоящее имя его Сиипоа. Он может позвонить в любое время суток, для него что ночь, что день, вот сейчас он проснулся, пожевал мятную резинку, и захотелось ему мне что-то сказать. Я включил изображение и в комнату "въехала" гигантская кровать с Сипом, жирное лицо которого расплывалось в улыбке. Мы обменялись церемонными приветствиями и Сип начал:

- Ты опять сидишь? Почему ты не лежишь? Сидеть - не функционально.

- А надоело мне лежать, я и сел, - ответил я. - Пусть не функционально, а что делать, если хочется посидеть?

- Странный ты человек, Ниокол-а, не от мира сего.

- Да, я не от мира сего, - согласился я.

- Ладно. Ты видел мою последнюю картину? - Сип был художником. Одним из немногих.

- Какую?

- Девушка в пене.

- В ванне, что ли?

- В ванне, - обиделся Сип. - Скажешь тоже. В пене прибоя.

- Не видел. Покажи.

Сип засмущался, зарделся, спрятал глазки в складках жира. Сейчас надо будет полчаса уламывать его, чтобы показал картину, не стеснялся.

- Ну давай, Сиипоа, покажи, а то мне на пробежку пора.

- На пробежку? - не понял Сип.

- Ну да. Это такой вид медитации.

- Научи.

- Не отвлекайся, пожалуйста. Потом, как-нибудь, покажу. Где твоя картина?

Сип еще десять минут поломался, потом сжалился надо мной.

- Смотри.

Вместо кровати Сипа передо мной оказалась картина. Обнаженная девушка бежит прямо в пенную волну, ее видно сбоку, волна охватывает ее, осыпая пеной. Здорово нарисовано, я не знаток живописи, но, по-моему, здорово. Правда, руки у девушки несколько странно поставлены и напряжены, и длинные волосы как-то неподвижны, а в остальном - хорошо.Хорошо. Я так и сказал Сипу. Он совсем засмущался, совсем зарылся в складках жира, даже хрюкнул от удовольствия.