Алан Кубатиев - Только там, где движутся светила Страница 2

22. 30. 05 БВ. Сегодня почему-то вспомнил, как увидел в детстве жука. Он залетел в комнату и приземлился на раме окна в шлюзе моего отсека. Когда он медленно и солидно пополз, мне стало жутко интересно. Я хотел потрогать его, но мешал пластик, и ничего не получалось, а жук все полз и полз, сине-вороненый, важный, длинноусый и красивый. Вскоре он свалился на пол, побарахтался немного и улетел, а я сел и заревел так, что родители - было раннее утро - вскочили как ошпаренные и кинулись к "рукавам" утешать меня. По-моему, я тогда впервые почувствовал, что чего-то лишен. Права свободного передвижения, как Пятница.

Для него это не слишком обременительно. А для меня... Собственно, в чем я стеснен? Желаешь, надевай скафандр и за борт - на всю длину фала. Масса ощущений. Или бери отпуск, натягивай все тот же скафандр, и на Землю, любоваться Москвой с Воробьевых гор.

Ну, это и вправду неплохо... Приезжаешь рано-рано, когда все прохладное, росистое и розовое от восхода, внизу шелестит зелень, горят купола, а гранитные перила почти красные, и Университет стартует в светлое небо, как крейсер звездного класса. Постоять так минут двадцать, пока некому пялиться, до первой платформы с туристами...

Мама писала... Смотри, как я успел привыкнуть к этому глаголу! Мама говорила, что отсек в полном порядке, на расконсервацию понадобится не больше полутора часов, так что я могу прилететь, когда только захочу.

Земля...

И все же здесь я иду по своему трехметровому коридору. На мне только шорты, майка или компенсационный костюм, если гравигенераторы выключены. Я такой же, как сотни других работников ВНИПа, я делаю столько же, сколько они, и даже немного больше.

Здесь я - дипломированный пилот-наблюдатель и инженер-эксплуатационник замкнутых систем, магистр космогностики, автор кучи работ, подающий надежды и оправдывающий оные.

На Земле я - жалостный монстр. Там я волей-неволей начинаю заботиться только об одном: как бы не осуществилась одна из миллиона угроз для моей драгоценной жизни. Орда специалистов с большим упорством и искусством все спасает и спасает меня. А я сижу в отсеке или в скафандре и наблюдаю, как они хлопочут вокруг. Спасибо им, они прекрасные самоотверженные люди, но иногда я чувствую, как они забывают нечто совсем крохотное, и я тут же превращаюсь для них в объект, капризный и недоброкачественный кусок аппаратуры... Слуга покорный. В миллионный раз нижайший поклон ПП. До сих пор не знаю, чего ему стоило добиться для меня разрешения работать во Внеземном Научно-Индустриальном Поясе, когда сверхнормальных-то кандидатов толпы...

Тельме труднее. Она прикована к Земле. Женщины в космосе, даже в ближнем, и сейчас редкость. К тому же среди таких, как мы, мало-мальски здоровые люди встречаются редко. Я исключение, рожденное стечением многих обстоятельств. Не знаю, правда, к добру ли, к худу... Пока Тельма живет в Булунгу. Они до сих пор не вошли даже в Африканскую Федерацию. Ей повезло, что родители у нее по тамошним понятиям люди очень состоятельные и в столице есть иммунологический центр, чьи специалисты наблюдают за нею с рождения...

Она такая тихая и молчаливая. Видно, что она делает над собой серьезное усилие, чтобы спросить меня, не из нашего ли города знаменитая русская пианистка Нелли Торсуева. Тщеславясь, я ответил, что даже из нашего дома и вообще мы близкие родственники. Как она взглянула своими сливовыми глазами! Как всплеснула руками! Можно подумать, своей славой мать обязана именно мне.

Тогда мы и разговорились. И проговорили почти все оставшееся до отправки наших отсеков время. Но я сдуру спросил, чем это ей так нравится Торсуева. Тельма вдруг покраснела так, что ее светло-шоколадные скулы потемнели и очень сухо сказала, что вообще очень любит музыку "э сетера э сетера..." После этого она замкнулась еще крепче, чем раньше и на мои натужные попытки поддержать хотя бы светскую беседу отвечала лишь односложными "уи, мсье" или "нон, мсье" и сдержанной улыбкой. Что ее задело - я так и не понял. Однако я расписался. Поистязаемся, душ и - спать.

"...Рекламисты сработали блистательно, и Тедди, мой литагент, сделался звездой второго порядка. Первый, разумеется, достался мне.

Мы были готовы к тому, что месяц книга продержится в бестселлерах. Но произошло непредвиденное. Она продолжала раскупаться, и дело было не в рекламе. Пошел двенадцатый тираж, ни одного экземпляра не возвращалось на склады.

Тедди потерял голову. Издатели, которые прежде и высморкаться на него не захотели бы, набивались к нему десятками. Как будто дело было в нем. Как будто дело было в них!

У них не было стекла.

Им не надо было отгораживаться от мира.

Для многих он был опасен и омерзителен. Но никто не мог того же, что я уплатить чеком жизни за пол-глотка дымного, пыльного, вонючего городского воздуха.

Никто.

Я один.

Наследники Эрика Тура перестали ломаться и уступили охотничий домик за двести семьдесят тысяч, на треть меньше запрошенного. И тогда-то ко мне явился Поничелли.

Редкие зубы, редкие усы, светлые глаза, от контактных линз выпуклые и блестящие, как два объектива - глубоководная рыбина из Северного моря.Права на экранизацию моей книги, которую он упорно именовал романом, Поничелли не получил: в конце концов он так взбесил меня этим "романом", что я приказал Клейну вытолкать его.

Команда всполошилась, потому что мониторы показали всплеск, какого давно не бывало...

Недели три я был занят переездом. Выписанный мной Иничиро Седьмой сумел перестроить дом, как мне хотелось - из миллиардерского каприза в каприз "космонавта".

Мне уже давно хотелось жить в комнате, а не в отсеке. Охотничий домик это трехэтажный особняк из двадцати двух комнат, с громадным холлом и громадной гостиной, не говоря уже о погребах, псарнях, конюшнях и прочем. Холл и четыре комнаты первого этажа я отвел для Команды и аппаратных. Гостиную и три верхних комнаты Иничиро перестроил, загерметизировал и отделил от всего прочего стеной из стеклопластика. Ее можно было делать непроницаемо темной. Окна тоже можно было затемнять. Когда я впервые нажал на клавишу, мне стало жутко.

Я еще никогда не был один. На меня всегда кто-то смотрел. В своем новом жилище я оставил только телеметрию, и сейчас меня не видел НИКТО.

Когда я увидел в черном глянце тусклое отражение человека, мне стало легче. Но лишь на секунду. Ведь это было только мое отражение, всего-навсего призрак призрака, тень тени... И страх с новой силой вцепился в меня. Черная стена заворачивалась, как гребень медленной волны, безмолвно растворяя меня во тьме. Голова закружилась. Еле удержавшись от вопля, я ударил по клавише и с невыразимым облегчением увидел мониторы контроля, мигающий глаз индикатора комплекса воздухоочистки, голубые и белые комбинезоны... Тогда я поклялся больше не дотрагиваться до нее.