Владимир Заяц - Опыты, Век XX Страница 2

- Подойдите! - властно приказал худощавый, сверля Ивана взглядом.

- Карре ав! - вдруг заорал охранник от двери, по-своему поняв суровость интонации начальства.

Иван неторопливо снял полосатую грязную шапчонку и подошел ближе к столу.

- Вы понимаете по-немецки? - спросил врач.

- Только приказы и ругательства, - без тени улыбки пояснил Иван. Результат долгого общения с высшей расой.

Второй врач смешливо хрюкнул. Первый растерянно посмотрел на коллегу и, залившись багровой краской, махнул рукой, отсылая охрану за дверь.

- Вирхов! Вы ведете себя неподобающим образом! - резко и отрывисто заговорил он, переходя на немецкий. - Что за странный хохот? Русский пытается оскорбить нацию, а вы... Хотя бы сделали вид, что не поняли. И вообще, мы с вами должны быть едины...

- Оставьте, Лауэр. Вы сами не верите в то, что говорите. Объединяется только однородное. - Лицо Вирхова вдруг передернулось, и он, положив пальцы на запястье, зашевелил губами, считая пульс.

- Пить вам не надо! - в сердцах вырвалось у Лауэра. - Прошу вас хотя бы не мешать мне. Чтобы не случилось, как в том лагере...

Вирхов кивнул и прикрыл отекшие веки.

Лауэр, пытаясь изобразить любезную улыбку, обратился к пленному:

- О, вы смелый человек. И не лишенный чувства юмора. Интеллигентность сразу чувствуется. Мы знаем, как русские относятся к учителям. Вам верят! Просим вас содействовать нам и объяснять людям, что опыты будут производиться в их интересах. И еще - в наших общих интересах, чтобы подопытные давали правдивые отчеты о своем самочувствии после процедур. Это нужно для правильной отработки методики. Вы убедитесь, что цели наши благородны. Люди истощены, а наши лекарства помогут им быстро и безболезненно выйти из этого состояния.

Иван насмешливо улыбнулся:

- Я знаю, что это за лекарства.

Лауэр встрепенулся и почти испуганно посмотрел на пленного.

- ...Это хлеб, масло, мясо.

Лауэр с явным облегчением визгливо хохотнул и игриво погрозил пальцем.

- О! Шутка! - Тут взгляд его упал на ухмыляющегося Вирхова, и он, помрачнев, сказал с жестяным дрожанием в голосе: - Идите! В ваших же интересах говорить то, о чем мы просили. А также верить мне.

Он махнул рукой, давая понять, что встреча закончилась, и Иван, стараясь держаться ровнее, вышел.

Когда дверь за пленным закрылась, Вирхов раздвинул губы в шутовской улыбке и поинтересовался:

- Вы думаете, русский вам поверил?

Лауэр вскинул голову и высокомерно процедил:

- Вы не психолог, Вирхов. Человек поверит в любую ложь, если ложь эта дает хоть немного надежды. А в отношении питания... Двести граммов хлеба в день и пятьдесят граммов колбасы вполне достаточно для обеспечения жизнедеятельности человеческого материала. Эксперименту не помешает некоторая скудость пайка.

- Эксперименты над людьми... Человеческий материал... Ах, Лауэр, вздохнул Вирхов, неожиданно посерьезнев. - Мы же - врачи!

Лицо Лауэра стало злым, похожим на крысиную морду. Его пальцы с аккуратно подстриженными ногтями нервно забарабанили по крышке стола.

- Я бы не советовал вам в таком тоне, - сказал он неприятным голосом, с трудом сдерживая раздражение. - Я вижу, вы совсем не боитесь за свою семью в Дрездене. Хочу сообщить вам, что написал сам Гиммлер моему великому другу доктору Рашеру: "Тех, кто отвергает эти опыты над людьми, я рассматриваю как предателей и государственных изменников". Тем более, Вирхов, что опыты по стимулированию нервной деятельности санкционированы на самом высоком уровне, - при этих словах Лауэр выпрямился, будто по команде "смирно". - Сам фюрер ждет от нас скорейших результатов эксперимента "Сверхчеловек".

Тусклый свет из маленького окошка, возле которого сидел Вирхов, падал на его грязный мятый халат, на лицо, покрытое двухдневной щетиной, и придавал коже нездоровый серый оттенок. Взгляд его застыл и теперь не выражал ничего. Опираясь на спинку парты, он, горбясь, встал и сипло сказал:

- Пойду промою глотку чистым медицинским. После нашей работенки только этим отмыться можно.

И тут Лауэр, как хороший игрок, выложил свой козырь.

- Бросьте, Вирхов. Я знаю, вы не пьете около месяца. Это было бы похвально, если бы вы не переключились на... морфий. Я хорошо знаю, коллега, что наркоманы пьют крайне редко. Советую вам облагоразумиться. В противном случае доступ к морфию прекратится.

Вирхов вздрогнул, челюсть у него отвисла, и он посмотрел на Лауэра почти с ужасом.

- Да, Вирхов. Я могу пойти на это. А синдром отмены - вещь страшная. Не все выдерживают абстиненцию. Вы как врач должны это знать. Вам ясно?

- Ясно, - прохрипел Вирхов, судорожно стиснув зубы и обжигая коллегу взглядом. - Приказывайте, повелитель. Я повинуюсь! "Postgnam docti prodierunt, boni desunt" [после того как появились люди ученые, нет больше хороших людей (лат.)]. Да, да. Именно так, - прошептал он, неверными шагами направляясь к двери.

Начальник лагеря Отто Шульц - пожилой немец с каким-то мятым, нервным лицом - глядя поверх голов, зачитывал приказ, даже не давая себе труда договаривать слова до конца. Его здесь раздражало все: и унылое в своем однообразии море голов в грязных шапочках, и запах давно не мытых тел, доносившийся всякий раз, когда ветер начинал задувать в лицо. От его ледяного дыхания на глаза наворачивались слезы и болел лоб. Ветер коварно забирался под шинель, подворачивая ее полы; от него немели пальцы, и листок с приказом приходилось то и дело перекладывать из одной руки в другую.

Мой бог! Зачем я здесь, среди этих варваров?! А дома сейчас на Вильгельмштрассе ждут он него весточки жена Берта и дочурка Марта. Девочка уже совсем большая. Боже, какая она была забавная в семь лет! Тот счастливый солнечный день... Был какой-то праздник, играла музыка, и они семьей гуляли по Фриденсплац. С яркого лотка он купил своей любимице конфет. Конфеты! Сейчас надо заботиться, чтобы семья не погибла от недоедания. Уже удалось выслать несколько посылок с продуктами. Никто ничего не заподозрит. Нужно только умело прикрыться фразами о необходимости экономии продуктов на пленных, не занятых физическим трудом.

Приказ дочитан до конца, наступила тишина. Только слышно притопывание десятков ног да хлопанье двери барака, открытой охранниками настежь. "Свежий воздух полезен для цвета лица", - шутили они, распахивая дверь, и издевательски хохотали.

Шульц пробежал взглядом по лицам, почерневшим от холода, таким одинаковым - с выражением укоренившейся ненависти в глубоко запавших глазах. И все они казались ему чудовищем с единым телом и сотней голов.

Зачем, зачем он здесь, в этом овраге, пронизываемом кинжальным ветром? А ему ведь нельзя переохлаждаться. Почки. Перед самой войной доктор Буш так и сказал: "Ваши почки, Отто, в ваших руках". Не бог весть какая шутка, но обаяние доктора придало ей особую теплоту и доброжелательность. Они посмеялись, потом выпили по рюмочке коньяку. Да...