Артур Кларк - Изгниние навечно (= Немезида) Страница 2

Он быстро огляделся вокруг и удовлетворенно заметил, что все в порядке. Потом он подошел к простой доске управления и переключил несколько крошечных рычагов. Ток, который они пустили в сеть, был слаб, но ему предстояло течь долго. И все в этой странной комнате было рассчитано надолго. Даже стены сделаны из металлов куда более выносливых, чем сталь.

Завыли насосы, выкачивая из комнаты воздух и взамен заполняя ее стерильным азотом. Хозяин прилег на мягкий диванчик. Может быть, он сможет ощутить, как поток уничтожающих микробов лучей, струящийся из ламп над его головой, омывает его тело… Ну это, конечно, шутки. Из тайничка под диваном он вытащил шприц и ввел себе в руку мутную жидкость. Потом спокойно развалился и стал ждать.

Становилось холодно. Скоро холодильная установка снизит температуру далеко за нулевую отметку и затем много часов будет сохранять ее на этом уровне. Потом она поднимется до обычной, комнатной, но к этому времени процесс уже будет завершен, все бактерии умрут, и Хозяин, чье тело не претерпит никаких изменений, заснет навсегда.

Он задумал подождать лет сто. На большее он не решался, потому что, проснувшись, ему предстояло уяснить себе все перемены в науке и общественной жизни, что принесут с собой пролетевшие годы. Даже и один век, конечно, мог так изменить лицо цивилизации, что оно уже будет для него неразличимо, но, что поделаешь, приходится идти на риск. Ведь меньше столетия ждать нельзя, опасно – в мире все еще сохранятся горькие воспоминания.

Под кушеткой в вакууме были смонтированы электронные счетчики, соединенные с термопарами, установленными в сотнях метров над головой, на восточном склоне горы, никогда не покрываемом снегом. Каждое утро восходящее солнце заставляло эту систему срабатывать, и счетчики отмечали в своей памяти еще одни сутки.

Когда один из счетчиков зафиксирует 36 тысяч дней, включится рубильник и кислород снова заполнит помещение. Температура начнет подниматься. Автоматический шприц, прикрепленный к руке Хозяина, впрыснет ему точно отмеренное количество жидкости, и он проснется. Тогда он нажмет кнопку, которая вызовет взрыв, обрушивающий весь горный склон, и выход в мир для него будет открыт.

Все было учтено и рассчитано. Никакой ошибки быть не могло. Каждый механизм имел по два дублирующих устройства, и вся изобретательность, все ухищрения, на которые только способна наука, пошли здесь в ход.

Последняя мысль Хозяина, прежде чем сознание его затуманилось, была не о минувшей жизни, не о его матери, надежды которой он предал. Непрошеными пришли ему на ум стихи древнего поэта:

…уснуть, быть может, видеть сны…

Нет, не надо снов, он их боится. Только спать, спать, спать…

А в двадцати милях оттуда бой шел к концу. Уже не оставалось и десятка кораблей из флота Хозяина – они сражались со все подавляющим огнем противника без всякой надежды на победу. Сражение давно бы уже завершилось, если бы атакующим войскам не был отдан приказ, запрещающий рисковать без крайней надобности жизнью хотя бы одного экипажа. Завершить дело было предоставлено дальнобойной артиллерии. Поэтому гигантские воздушные линкоры, надежно укрывшись за склонами гор, выпускали залп за залпом по обреченному противнику.

На борту флагмана стоял молодой индиец, артиллерийский офицер. Вот он осторожно установил верньер прицельного прибора и нажал ножную педаль. Едва заметный толчок сопровождал взлет управляемых торпед, мягко покинувших свои гнезда и устремившихся на врага. Офицер напряженно следил за секундной стрелкой. «Наверное, это последний залп в жизни, который мне предстоит сделать», – думал он и с удивлением почувствовал, что не испытывает по этому поводу никакого восторга, скорее даже какое-то безличное сочувствие к обреченным врагам, чья жизнь с каждой секундой быстро приближалась к концу.

Вдали над горами расцвел фиолетовый огонь. Он расшвырял в разные стороны обломки того, что было кораблями противника. Артиллерист внимательно считал: один взрыв, два, три, четыре, пять… Потом небо прояснилось, судорожно боровшиеся за жизнь точки исчезли с горизонта.

Артиллерист взял бортовой журнал и сделал в нем краткую запись: «01 час 24 мин. Сделан залп № 12. Пять торп. взорвалось в сосредоточении кораблей противника, уничтожив их. Одна торп. не взорвалась».

Он расписался, сделав завитушку, и отложил ручку. С минуту посидел, уставившись на знакомую коричневую обложку бортового журнала со следами ожога от сигарет и кругами от неосторожно расплесканных чашек кофе. Рассеянной рукой он перелистал страницы, еще раз припомнив почерки своих многочисленных предшественников. И уже не в первый раз остановился там, где тот, кто был его другом, начал было свою подпись, но так и не дожил до того, чтобы завершить ее.

Со вздохом он закрыл журнал и запер его в ящик. Война кончилась.

А там, далеко за горами, невзорвавшаяся торпеда, гонимая своими ракетными двигателями, набирала скорость. Теперь она была уже едва различимой огненной черточкой, мчавшейся в тесных стенах далекого горного ущелья. И вот снег на его склонах, потревоженный рокотом ракеты, начал скатываться вниз, устремляясь в долину. Выхода из нее у торпеды не было: ущелье было перегорожено каменной грядой в сотни метров высотой. Тут торпеда, миновавшая предназначавшуюся ей цель, нашла себе иную, куда более крупную. Гробница Хозяина была спрятана слишком глубоко, и ее взрыв разрушить все равно не мог. Но обрушившиеся со склонов сотни тонн камней смели все три крошечных датчика и порвали их провода, а с ними – и будущее, которое они могли бы изменить.

Первые лучи восходящего солнца каждое утро будут падать на искаженное взрывом лицо гор, но счетчики, глубоко спрятанные в недрах, напрасно станут ожидать тридцатишеститысячной зари – они будут ждать ее и тогда, когда ни восходов, ни закатов уже не будет.

Хозяин же в своей молчаливой гробнице, которая была в то же время и не гробницей, ничего не ведал об этом. Так он покоился в забытье, пока не пролетело столетие, а за ним и другое…

Прошло время, которое по иным меркам можно считать небольшим, и кора земная решила, что довольно ей уже нести на себе бремя Гималайских гор. Медленно, но верно горы стали погружаться вниз, а равнины Южной Индии – вздыматься к небу. И вот уже Цейлонское плато стало высочайшей вершиной на поверхности Земли, а там, где раньше царил Эверест, возник океан глубиной больше восьми километров. Но покой Хозяина все так же не нарушался ни снами, ни явью.

Неспешно и терпеливо ил и глина осаждались сквозь океанскую пучину на дно, туда, где крылось то, что осталось от Гималаев. За целое столетие покрывало, постепенно превращающееся в слой мела, утолщалось лишь на два-три сантиметра. И тот, кто вернулся бы, чтобы взглянуть на знакомые места, обнаружил бы, что глубина моря здесь уже не восемь километров, и не пять, и даже не три. А потом снова земная кора перекосилась, и там, где лежал Тибетский океан, воздвиглись могучие меловые горы. Но Хозяин не ведал о том ничего и тогда, когда все это повторилось и снова, и снова, и снова.