Константин Ситников - Санитар морга Страница 2

Он резко поднялся: "Ну, с Богом, что ли?"

И вот теперь брат молча шел впереди, освещая тесные стены фонариком, круглое желтое пятно скакало из стороны в сторону, повторяя его движения. И неожиданно оно соскользнуло со стены в провал, рассеялось в пустоте, а затем прочертило резкую дугу и ударило мне в глаза. Я отвернулся и заслонил лицо ладонью, в глазах у меня запрыгали разноцветные пятна. Брат торопливо опустил фонарик, а потом совсем выключил его.

Мы стояли в огромной каменной полости, своды которой исчезали далеко наверху; справа величественно текла подземная река; молочный туман покрывал ее непроницаемой завесой; от черной воды тянуло пробирающей насквозь сыростью. На берегу, возле зловещего красного костра, скрючившись и протянув к огню руки, сидел пещерник.

Заслышав наши шаги, он поднял голову — увидал брата, беззубо ухмыльнулся и, торопливо поднявшись, заковылял к нам. Это был древний, но еще крепкий старик. На его плечах, обнажая выпирающие ключицы, висела рваная мешковина с дырами для рук. Голые руки и торчащие ноги были жилистыми и необыкновенно тонкими. Он стоял перед нами, любовно глядя на брата и словно бы совсем не замечая меня.

— Скучал без меня, Хароша? — ласково проговорил брат, тоже так и умывая его взглядом. — А я тебе гостинца принес. Пожрать я тебе принес, Хароша. Любишь пожрать-то? Лю-бишь, по глазам вижу, что любишь.

Мы подошли к костру, и брат начал выгружать одну за другой из рюкзака банки с тушенкой, буханки хлеба.

— Счас закусим перед дорожкой, — говорил он, вскрывая банку с говядиной карманным ножом и густо накладывая на краюху черного хлеба влажно поблескивающие куски. — Держи, — он протянул горбушку старику, тот осторожно принял ее в ладони, понюхал широкими ноздрями и вдруг, легко вскочив на жилистые ноги, проворно побежал к видневшейся неподалеку хижине, сложенной из каменных обломков.

— Куда это он? — спросил я.

Брат пожал плечами. Вскоре старик вернулся, но уже с пустыми руками. Так же проворно он уселся на свое место и снова преданно уставился на брата. Серые его, как вареная резина, губы были растянуты в довольную ухмылку.

— А у меня для тебя еще кое-что есть, — преувеличенно громко, как глухому, сказал брат, вытирая рот и доставая что-то из кармана брюк. Взгляни-ка, — он взял левую руку старика и горстью согнул ему деревянные пальцы, которые тотчас распрямились.

На темной ладони старика лежал еще более темный тяжелый кружок. Некоторое время старик непонимающе смотрел на него с застывшей довольной усмешкой на мертвых губах, затем его ухмылка стала слегка натянутой, словно бы выразив недоумение. Медленно, медленно пробивалось понимание в мутных, давно умерших глазах. Улыбка сошла с его лица. Старик поднял взгляд на брата. Но теперь в них не было и следа былой ласковости или любопытства. Они были неподвижны и непроницаемы, как камни. И они были холодны, как вечность или священный долг. Он сжал ладонь и, поднявшись во весь рост, пошел к лодке. Неожиданно он показался мне огромным и могучим со спины, его густая черная тень от костра выросла неимоверно впереди него и первой достигла лодки, вскарабкалась через ее высокий борт и затаилась там, поджидая брата.

И брат, как завороженный, пошел за ней следом.

— Что ты ему дал? — крикнул я, чувствуя ватную слабость во всем теле.

Брат на мгновение остановился, непонимающе поглядел на меня — так, словно видел впервые, — смутное воспоминание тенью проскользнуло по его лбу, он неуверенно поднял руку, словно бы для того, чтобы ухватить его, но остановился на полпути и с таким же недоумением поглядел на свою приподнятую руку.

— Что ты ему дал? — повторил я в отчаянии, и это на мгновение вывело его из замешательства.

— Обол. Просто медный обол, — ответил он торопливо и поспешил за стариком.

Он помог ему столкнуть тяжелую лодку в воду и запрыгнул в нее следом.

— Эй, — крикнул я и побежал к ним. — Я с тобой.

Но брат только нетерпеливо махнул рукой.

На лодке не было весел, и старик не сделал ни одного движения, — и все же она, словно бы сама по себе, отчалила от берега и поплыла в густой туман. Последнее, что я увидел, — это широкая неподвижная спина старика, сидевшего на корме: когда брат исчез в тумане, она еще некоторое время темным пятном виднелась далеко впереди. Потом пропала и она.

Я остался один. Я вернулся к костру и стал ждать.

Ожидание становилось тягостным. Угли в костре уже едва тлели, а черная речная гладь, охваченная туманом, оставалась пустой. Я начал думать, что больше никогда не увижу своего брата. Неожиданно в тумане появилось темное пятно. Ну, слава Богу, это была лодка! Я вскочил и подбежал к самой воде, напряженно вглядываясь в туман. Лодка приближалась. И точно так же — сначала я увидел широкую неподвижную спину старика, сидевшего на носу, и лишь потом… Нет, наверное, это мне только показалось. Мне почудилось, что в лодке всего один человек. Он сидел неподвижно на носу лодки, и это был старик.

Лодка ткнулась в берег. Старик вышел из нее. Брата не было. Старик, не оборачиваясь, пошел к своей хижине. Я тупо смотрел ему в спину. До меня никак не могло дойти, что же произошло. Брата не было — это было так несомненно, что я никак не мог в это поверить. Но когда очевидность случившегося все же дошла до моего сознания, меня словно прорвало: ярость, злость, страх — все смешалось в одном всепоглощающем чувстве ненависти к этому проклятому старику. Я подскочил к нему и, схватив его за плечо, хотел рывком повернуть к себе. Но он легко, как пушинку, сбросил с плеча мою руку и, по-прежнему не оборачиваясь, продолжал удаляться от лодки.

Тогда я преградил ему дорогу, как бешеный набросившись на него спереди, и, колотя кулаками по груди, по плечам, по лицу, принялся кричать.

— Где мой брат? Где мой брат? — кричал я ему в лицо, в его неподвижные глаза, в его растянутые в мертвой улыбке губы.

Он ничего мне не отвечал, даже не глядел на меня, хотя его глаза и были обращены в мою сторону, и только слегка вздрагивал под моими ударами.

Тогда я понял, что ничего не добьюсь от него. Я бросил его и побежал к лодке. Я навалился на корму лодки плечом и, упираясь ногами о камень, попытался столкнуть ее в воду. Она была невероятно тяжела. Она была невозможно тяжела. Я налегал на нее всем своим телом, но не сдвинул ни на микрон, словно бы она и каменный берег были одно целое!

С ужасом вспоминаю я, как метался по берегу, плача и пытаясь докричаться до брата сквозь глухую завесу тумана, но туман оставался бесстрастен и безответен.

Сколько продолжалось это безумие, сказать невозможно. Иногда я впадал в тяжелое забытье… и тотчас вокруг меня начинали кружиться бесплотные стенающие тени… порой мне казалось, что я различаю в этом стенании до боли знакомые голоса ушедших друзей, но самым горестным из них был голос моего брата…