Тимур Литовченко - Казнь через помилование, или Фантом Страница 2

Что касается "плевков", замечено было справедливо. Выходило, что жить со мной вроде бы и спокойно, а с другой стороны эксцентричные выходки, которые я периодически выкидывал, не давали скучать. Пожалуй, Паоле это нравилось, поскольку она четырнадцать лет прожила со мной и родила мне троих детей... Вот как раз из-за старшего, из-за нашего Сплинта, и случился мой последний "фокус".

Случилось это год назад, как раз когда мы окончательно решили податься на седьмую Альдебарана. В школе Сплинт как раз взялся за реферат по истории литературы. И поскольку война с дарками, вероятно, есть и будет центральным событием нашей эпохи, тему он избрал соответствующую: "Героизм и патриотизм в литературе ХVIII-ХХI в.в. Развитие понятия". Даже неловко говорить такое о работе моего мальчика, - ведь это единственное, что он успел написать за свою короткую жизнь... Но честное слово, лучше бы этот реферат сгорел в адском пламени!!!

Не знаю уж каким образом, но раскопал Сплинт книжечку одного забытого писаки, который жил во второй половине двадцатого века. Там рассказывалось о некоем ныряющем вулкане - сплошная фантазия. А главное то, что злодеи, которые жили в этом ныряющем вулкане, тоже отлавливали нормальных людей и также заставляли их работать агентами. Совсем как дарки! А чтобы агенты не предали их, книжные злодеи заставляли кандидатов топить пассажирские пароходы. Следовательно, если тебе очень захочется предать их, на тебя пишут донос: такой-то пустил на корм акулам столько-то человек. И вся недолга.

В то время я не знал ещё, какую цену дарки заставляют платить за служение им. Да и никто этого не знал, поскольку перебежчиков от них не было. Ни одного! Впрочем, не знаю уж каким образом, но наши всё же пронюхали, что агентура вербуется. Еще бы! Разве одни лишь дураки сидят в разведке Легиона?..

Во всяком случае, на уровне слухов о завербованных предателях знали даже распоследние обыватели. Знали и о том, что прийти повиниться они не могут: от этого поступка завербованных удерживает что-то ужасное.

...Сплинт вцепился за планериста Виктора, который попал в ныряющий вулкан. Этого Виктора преступники тоже заставляли потопить пароход, но он отказывался! Не смог людей убить! Ну, здесь его по всем правилам должны были уничтожить, но нет: другие пленники помогли парню выбраться. Ещё автор в книжке той накрутил всяких чудаковатых выдумок о каком-то излучении; о том, что в результате его действия через тысячу часов нельзя будет жить за пределами вулкана, лишь внутри него или под водой, словно рыбы; о нейтрализующей излучение таблетке, которую создал пленный профессор... В общем, сплошные нелепицы. Только Сплинт мой буквально всё понимал и не на шутку разошёлся:

- Это нечестный приём! Там была та же сама проблема, что и у нас из дарками! И если бы дарки заставили меня лично, я без разговоров потопил бы пароход.

- Но почему же? - я по-настоящему изумился. Здесь Сплинт возьми да скажи:

- Нейтрализующую таблетку автор просто выдумал, лишь бы оправдать отказ героя от убийства. А на самом деле так не бывает. Не может быть. На самом деле приходится выбирать:

или сто человек, или всё человечество.

У меня аж волосы на голове зашевелились от Сплинтовых речей, и затаив дыхание, я спросил:

- И ты бы избрал?..

- Ясное дело, человечество, - горделиво и немного дерзко ответил мальчик. - Какие могут быть сомнения или колебания! В жизни нет и не может быть "таблеток"! А ради спасения целого всегда жертвуют частью. Например, когда во время серьёзных хирургических операций отсекают больной орган...

Я молчал, и Сплинт закончил:

- Я бы потопил пароход и сдался властям. Пусть меня после этого хоть четвертуют. Сто жизней в качестве платы за всех или сто одна жизнь - которая разница?

- Ты говоришь абстрактно, - я попробовал остановить парня и вернуть из поднебесья на грешную землю, - а вот представь себе, что это... что это я уничтожил земляков. Как бы ты воспринял то, что твой отец - убийца?

Я старался, чтобы Сплинт понял: человек не живёт в одиночестве, в моральном вакууме. Он может принести в жертву себя, это его личное дело. Но посягать на жизнь других... Тем не менее, мальчик ответил совсем не то, чего я ожидал от него:

- Я бы гордился тобой, отец.

2

Так вот, в конце третьих суток допросов у меня родилась подлая мысль: а что если только притвориться, будто дарк таки уломал меня? Что, если согласиться стать коллаборационистом? Официальных сообщений о тех, кто пришли повиниться, пока не было. И хоть контрразведка может в данном случае хранить тайну, всё же вполне возможно, что я стану первым, кто вернулся обратно. А поскольку я буду первым, меня, возможно, помилуют. Более того, не просто возможно, а помилуют наверняка! Ведь дарки недаром не отваживались на открытое генеральное наступление. По оценкам компетентных экспертов, их боевые корабли и вооружение по многим параметрам не выдерживали сравнения с нашими. Так вот, ни одна крупномасштабная кампания, развязанная ими, не имела бы успеха, если бы не была внезапной, или же без тщательного выявления узловых объектов нашей цивилизации, по которым нужно нанести первоочередной удар. Рассчитывать на внезапность дарки уже не могли, поскольку чересчур рано проявили свои агрессивные намерения: небольшие стычки на периферии подчинённой человечеством части Вселенной, а также нападения на грузовые и пассажирские корабли постепенно становили обычным явлением. Следовательно, завоевать нас они могли единственным путём - разведав самые важные и самые уязвимые "нервные центры", нанести по ним мощные удары и уничтожить их. А уже после этого развивать наступление.

Но нетрудно вообразить, сколь велика роль агентуры в подобной войне. И какую пользу нашей контрразведке мог бы я принести, если бы для вида согласился работать на дарков, а сам сдался бы с повинной...

Что ж, понять моё тогдашнее состояние мне и нынче нелегко. Я был потрясён и катастрофой, и неожиданным спасением, и тем простым фактом, что спасли меня не люди, а дарки. И вдобавок совершенно измучен тремя сутками допросов, "мозгопромыванием", тестированием, угрозами, уговорами, заманчивыми обещаниями и предложениями, светом, бьющим в лицо, противно вибрирующим жёстким стулом, к которому меня пристегнули специальными ремешками, лишь бы я "как следует отдохнул и выспался", жарой, жаждой (меня не поили на протяжении последних тридцати часов), отвратительным писком высокочастотных динамиков и другими "замечательными" методами убеждения. Кроме того, я зарос щетиной (ненавижу её! дома всегда бреюсь хотя бы раз в день, а то и дважды), очень вспотел (ясное дело, ни о каком душе и ни о какой ванне и речи быть не могло, поэтому от меня воняло, как от мусорника в лагере неопытных туристов), а глаза мои сами собой закрывались.