Дмитрий Биленкин - Посол Земли Страница 2

И обижаться нелепо. Почему ридляне должны быть откровенны с теми, кого совершенно не знают? Кто, быть может, пугает их своим могуществом? Никто не распахивает душу перед первым встречным, каким бы дружелюбием ни светилось его лицо. Да что говорить! Гундарев прекрасно помнил, как лет двадцать назад в Калькутте таксист отверг протянутые ему рупии - потому лишь, что он, Гундарев, подал деньги левой, "нечистой" для бенгальца рукой... Вот так люди понимают друг друга, какие после этого могут быть претензии к ридлянам!

Воздухом этой планеты можно было дышать, как и земным, пить ее воду, однако человек чувствовал себя здесь будто в скафандре, который отъединял его от всех и всего. На приемах Гундарев порой испытывал почти удушье, а надо было улыбаться, и говорить, и вникать в ответы, и улавливать скрытый смысл, и следить за собой, за каждым движением, жестом - ежесекундно, час за часом, без отдыха и поблажки себе.

Любезнейшим из любезнейших ридлян был Твор, этот вечный сопровождающий, этот Поддерживатель Локтя досточтимого Посла, этот... Вот кого Гундарев охотно тряхнул бы, как куклу, лишь бы тот заговорил попросту, пусть самыми последними словами, но искренне, от души! Но чиновник и есть чиновник, суть одушевленный предмет, столь же необходимый на переговорах, как стал или кресло, не более. Гундарев-дипломат так и относился к Твору, просто не имел права расходовать на него столь нужную и, увы, небеспредельную энергию нервов. Сердцу тем не менее не прикажешь, этот угодливый блюститель, этот сиропный служака был ему неприятен больше других.

А Гундарев - Твору? Можно было сколько угодно ломать голову и не найти ответа. Впрочем, Посол об этом и не задумывался: непроницаемая любезность ридлянских дипломатов требовала ответной, столь же непроницаемой любезности, вот и все. И когда после очередной бесплодной встречи Поддерживатель Локтя почтительно обратился к Послу, тот, повинуясь этикету, изобразил беглое, с сохранением дистанции, тем не менее благорасположенное внимание.

- Не снизойдет ли слух достопочтенного и великого Посла до нашего недостойного голоса?

Вкрадчивая вязь слов была столь же привычной, как орнамент паркета, по которому они ступали, и Гундарев, еще не вникая в смысл сказанного, небрежно, как то предписано этикетом, шевельнул мизинцем левой руки. Впрочем, тут и вникать было не во что.

- О несказанная благодать! - голос Твора растекся неизъяснимым восторгом. - Ничтожны мои дальнейшие слова и грубы уста, их произносящие! Однако Высокоподнятые и Всеразумнейшие Владыки...

Гундарев, не подав вида, привычно насторожился.

- ...Всеразумнейшие Владыки избрали меня, недостойного, для оповещения о предмете, могущем развлечь вечернее отдохновение Вашей Космичности... И как ни пустячен вышеозначенный предмет...

Звук транслятора бился в ушах, как жужжащая муха.

- Премного благодарен Владыкам! Лично и персонально, и от имени всех...

"Уф! - подумал Гундарев, откидываясь на сиденье реалета. - Кой черт, чего ради мы так печемся о Договоре? С кем? "Брат по разуму", не угодно ли, - Твор! Кто мы им, а они - нам?.."

Унылые и неновые мысли. Гундарев их тотчас пресек. Если других соседей по Галактике нет и не предвидится, то все, что он делает, - надо. "Братьев по разуму", как и родственников, не выбирают.

Сотрудников, кстати, тоже. Теперь разговор с ними. До вечера осталось всего ничего, отдыхать некогда. Надо все обсудить. Проанализировать. Взвесить. Продумать возможные варианты... Хотя что тут такого? Гостей положено приглашать, развлекать, сколько уже таких вечеров было! Интересно, но утомительно. И уже скучновато. Рутина, банальщина. Может, и нечего все уж так обмозговывать, искать подкопы и контроверзы? Достаточно подкинуть задачу Рамиресу. Между прочим, почему мы с ним неизменно на "вы"?

- Послушайте, Рамирес, - сказал Гундарев, уединяясь с ним в кабинете. Интересно, почему мы до сих пор на "вы"? Что вы, ксеноэтнограф, об этом думаете?

- Гм... - пожал плечами Рамирес, что при его бочкообразной комплекции было делом нелегким. - Мы с вами, знаете ли, официальные лица.

- И вам никогда не хотелось расслабиться? Выпалить по-простецки: "Чепуху ты несешь, господин Посол!"

Неуловимая гримаса тронула губы мулата.

- Для разрядки было бы лучше всего, скорчив рожу, разок-другой кувыркнуться перед синклитом Великих...

- Ясно, вернемся к делу! Что вам известно об этом празднестве Семи Лун? Как расценивать приглашение участвовать в нем? Есть ли тут политический ход, и какой?

Темные выпуклые глаза Рамиреса уставились на Гундарева, не моргая. Смотрели в упор и насквозь, как через отлитую из стекла фигуру. Бестактностью это не было, такой взгляд возникал у главы экспертов в минуты сосредоточенности, но ощущать себя неодушевленным предметом удовольствие малое; усевшийся было Гундарев встал и прошелся по комнате, на что Рамирес не обратил никакого внимания: чинопочитанием он не страдал.

- Так! - сказал он, выходя из интеллектуального ступора. - К сожалению, из-за объема прочих работ Празднеством Семи Лун мы целенаправленно не интересовались. А теперь собирать сведения поздно. С уверенностью могу лишь сказать, что это нечто вроде нашего карнавала.

- Необходимы маски?

- Нет. У ридлян даже есть поговорка: "Нелепо, как маска в ночь Семилунья". Просто народное гулянье.

- Обычное, стало быть, гоп-гоп, тру-ля-ля, - Гундарев тяжело вздохнул. - Политическая подоплека?

- Пока не просматривается. Разрешите созвать экспертную группу?

"Порядок есть порядок, - усмехнулся про себя Гундарев. - Как же без ритуала!"

- Действуйте, - сказал он.

Семь лун, да, в ночном небе было точно семь лун. Гундарев впервые видел их вместе. В другое время он охотно полюбовался бы невиданным зрелищем, но сейчас ему было не до красот природы. Он чувствовал себя пловцом, ныряющим в бурную неизведанную реку. Неуютно и непривычно, а изволь держаться с дипломатическим достоинством, плыть, так сказать, в цилиндре и фраке, да еще, быть может, с сигарой в зубах...

Потоком была толпа. Она неслась, кипела, бурлила. Вдоль улиц и площадей катилось многоголосое эхо, и химерические фигуры на иззубренных выступах крыш, казалось, вздрагивали от криков, скалились в призрачном свете лун, вытягивая шипастые морды, поблескивающими стекляшками глаз приглядывались к веселью; вся эта клыкастая, чешуйчато серебрящаяся нежить словно оживала в шевелении теней и бликов, встряхивалась. В прозрачном воздухе неба сверкали большие и крохотные, полные и ущербные луны; от их неверного света негде было укрыться. Над провалами площадей и теснинами улиц, над муравьиным шевелением толп неподвижно белели ажурные, облитые жемчужным сиянием башенки бесчисленных храмов.