Герман Маринин - Одержимые злом Страница 2

"Знаменитый химик, - указывалось в информации, - продолжает свои работы над изобретением особого вещества неслыханной разрушительной силы, которое должно внести полный переворот в военное дело. Радионит - так назвал это вещество профессор Гул - создаст такую же новую эру в борьбе народов, как и изобретение пороха. Крепости не понадобятся, так как они не будут представлять никакой защиты от невидимых разрушающих лучей, а сражения полевых армий станут напоминать мифы о боях богов и титанов, в которых принимали участие стихийные силы природы. К сожалению, Гул до настоящего времени вынужден проводить опыты на свои личные средства, так как те физико-химические принципы, на которых он основывает свое изобретение, не получили общего признания, относятся к наиболее темной области в науке о природе и вызвали множество возражений со стороны ученых не менее выдающихся, чем сам изобретатель радионита".

Я подумал, что такой человек может быть одинаково и гением, и ученым шарлатаном, который надеется извлечь приличное состояние из своего мнимого открытия. В этот день мне, по-видимому, не суждено было заниматься ничем другим, как только разговорами о Гуле. Он оказался блистательной кометой, нарушившей жизнь сонного и скучного отеля. Едва я окончил чтение, как в комнату вошел Финнел, держа в руках тщательно вылощенный цилиндр.

- Я иду к Гулу! Эти ученые нуждаются в том, чтобы их время от времени встряхивали и освежали.

- На месте Гула я не пожалел бы для вас нескольких граммов его знаменитого радионита.

- А я вам говорю, что со всеми своими сверхразумными веществами он не устоит перед Финнелом. Через два-три часа мы поедем с ним к замку Гедиминаса или в рощу за Нярис, а вечером будем ужинать в кафе, на углу площади Гедиминаса. Приходите туда, я вас с ним познакомлю!

Финнел два раза повернулся перед зеркалом, стер платком часть пудры с лица и направился к двери.

- Постойте! - остановил я его. - Объясните мне ради всего святого, каким путем вам удается каждую минуту заводить все новые и новые знакомства и притом с людьми, у которых с вами нет ничего общего. Вчера утром вы утащили куда-то из пятого номера почтенного ксендза, вечером овладели каким-то подозрительным польским паном, третьего дня я видел вас в обществе двух нетрезвых немецких дельцов, которым вы почему-то показывали городскую ратушу, сегодня этот странный изобретатель радионита, а завтра, может быть, какой-нибудь перуанец или французский винодельческий магнат. Какая-то человеческая энциклопедия! И самое удивительное, что со всеми ними у вас с необычайной быстротой завязываются приятельские отношения. Что это за необыкновенная способность?

Финнел с удивлением посмотрел на меня.

- Что же тут необыкновенного?

- Ну, хотя бы то, что вы находите темы для разговоров со всеми этими вечно сменяющимися людьми.

- Я никогда не ищу темы, - ответил Финнел. - Мы говорим все об одном и том же. Со мною все могут быть совершенно откровенны, так как я лишен всяких предрассудков - английских, американских или ваших русских. Один очень известный английский романист сказал мне: "Вы, Финнел, в моральном смысле человек совершенно голый. Поэтому все так легко и свободно себя с вами чувствуют". Однако мне пора к Гулу! Не забудьте, в девять часов приходите в кафе!

Любопытство мое было сильно задето, а вечером, несмотря на отвратительную погоду, я пошел на площадь Гедиминаса. Кафе, куда пригласил меня Финнел, принадлежит к числу самых дорогих и роскошных во всем Вильнюсе. Здесь не бывает той суетливой толкотни, как в заведениях подобного рода на соседних бульварах. Войдя в небольшую залу, устланную пушистым розовым ковром, с позолоченной эстрадой для музыкантов, я сразу увидел круглое, сияющее счастьем лицо Сталерюпаса, рядом с ним прямую фигуру Финнела и напротив высокого, слегка - согбенного человека лет пятидесяти. У него были черные вьющиеся волосы, небольшой красивый лоб, резко очерченные, точно подведенные карандашом, брови. Выражение лица было насмешливое и вместе с тем грустное. Финнел быстро поднялся мне навстречу и громко представил Гулу. При имени профессора посетители кафе, сидевшие за соседним столом, повернулись в нашу сторону и с любопытством посмотрели на ученого.

- Я давно собирался поехать в Советскую Россию, - сказал Гул после того, как мы обменялись мнениями о качествах вина, заказанного с шумной суетливостью Стадерюпасом. - Но есть некоторые осложнения, вы знаете о них, и меня пугают ваши расстояния. Россия так огромна, что ее надо изучать долгие годы. Странный, загадочный и еще несложившийся мир, вроде тех материков и морей отдаленных геологических эпох, где силы природы работали с удесятеренной энергией и производили все новые и новые формы жизни.

Гул поднял свой стакан с вином, задумчиво глядя через него на яркий свет лампы. У него, видимо, вообще была манера внезапно прерывать разговор и о чем-то сосредоточенно думать, не обращая внимания на своих собеседников.

Потом ученый начал подробно расспрашивать меня о России, и видно было, что все вопросы он задавал с какой-то затаенной целью, прикрываясь лишь отвлеченным интересом, который у него возбуждала великая страна. Сталерюпасу наш разговор, видно, очень не нравился. Он то и дело пытался вернуться к лечебным свойствам радиоактивных элементов, но Гул отмахивался от него, как от назойливой мухи. Мы просидели до закрытия кафе, и я вместе с профессором вернулся в отель, а Финнел и клайпедский купец, поддерживая друг друга, направились в сторону еврейского квартала и исчезли среди прохожих.

Так началось мое знакомство с человеком, великое изобретение которого, как я теперь наверное знаю, могло бы в несколько дней уничтожить все силы фашистской Германии, накопленные ею в течение многих лет. Радионит Гула действительно существовал, и скрытой в нем силе не могло противиться никакое человеческое сооружение. Правильнее было бы сказать, ничто материальное не могло уцелеть под действием этого адского разрушительного пламени, которое превращало в первобытный хаос, в лучи, исчезающие за пределами нашей планеты, все, что приходило с ним в соприкосновение. Как будет видно ниже, пользуясь изобретением Гула, его джином разрушения, заключенным в платиновые трубки, можно было уничтожить, стереть с лица земли не только любой город, крепость или армию, но взорвать, распылить, превратить в ничто любую горную цепь, будь то Кавказ или Гималаи.

Впоследствии я узнал, что, когда мы сидели в мирном кафе на площади Гедиминаса, небольшая трубочка с радионитом лежала в кармане Гула. Мне становится смешно и страшно, когда я вспоминаю красное и добродушное лицо пошляка Стадерюпаса, легкомысленного и развязного Финнела и между ними этого гения разрушения, который спокойно, маленькими глотками пил портвейн и время от времени дотрагивался рукой до футляра, оклеенного красной сафьяновой кожей, в котором лежало то ужасное, что могло в несколько минут образовать в центре Вильнюса крутящийся огненный вихрь, постепенно углубляющийся в землю, в котором, как в гигантском водовороте, исчезли бы театры, дворцы, каменные громады домов, люди и самая почва...