Владимир Заяц - Глухомань Страница 2

Мелькали какие-то домики, будочки у переездов, застывшие, как на фотографии, фигурки людей. Запахло смолой, которой пропитывают шпалы, паровозным дымом и еще чем-то специфически железнодорожным, неприкаянным. Виктору Ивановичу показалось даже, что пахнет само пространство, те тысячи и тысячи километров, что накрутились на вагонные колеса.

Виктору Ивановичу почему-то вспомнилось, как отец вез его к родственникам в Симферополь. Отец был человеком хрупкого душевного склада и неуемной фантазии. Ему представлялись всяческие неожиданности, которые могли помешать их поездке, и он очень переживал.

На остановке, очень боясь отстать от поезда, переплачивая и все оглядываясь на вагон, отец купил дыньку.

- Вот! - только и сказал он, с гордостью показывая добычу.

Поезд простоял на этой станции 20 минут.

Это была первая в жизни маленького Вити дынька.

И сладкий запах маленькой дыни, и специфический запах железной дороги слились для ребенка воедино. И теперь, много лет спустя, тот же запах дороги воскресил давно забытое.

Колеса стучали убаюкивающе, и Виктор Иванович, прислонившись головой к стеклу, начал дремать. Он засыпал, но не переставал размышлять, удивляясь тому, что далекие детские воспоминания по яркости не уступали недавно виденному на перроне. Виктор осознавал, что теперь ему вполне хватит профессиональной техники, чтобы описать и ту, и другую картину. Но это будет только картина, и не более того. Он вздыхал, ворочался, устраиваясь поудобнее, засыпал, просыпался, когда вагон дергался сильнее обычного и стекло било в висок; снова засыпал и чуть не проспал свою остановку.

Взъерошенный и сонный, он в последнюю секунду выскочил на перрон и, отдуваясь, сел на рюкзак, вытирая ладонью вспотевшее лицо. Отдышавшись, Виктор забросил рюкзак за плечи и, перейдя через пути, вышел на проселочную дорогу, вспоминая наставление художника: "Чуток по асфальтовой, а потом направо по грунтовой. Всего километров пять, не более".

Асфальтовая дорога была ровной и упиралась в горизонт. Виктор Иванович подумал, что пять километров грунтовки таким же образом могут превратиться в добрый десяток.

Когда свернул на грунтовку, то понял, что очень ошибся, определяя форму и вес рюкзака. Он получился по крайней мере вдвое тяжелей, чем казалось вначале, и был не гладким, а состоящим из острых, больно давящих спину углов.

Виктор так и не смог полностью отдаться созерцании ярко-голубого неба, волнующихся золотых полей и далей, после городской тесноты кажущихся невероятно обширными.

Он так и не определил, то ли это ветер качал колосья пшеницы, то ли его самого качало от невыносимой тяжести рюкзака. И неживой треск кузнечиков отдавался в ушах и, казалось, в самом мозгу болезненным сухим разрядом. И все, что видел вокруг себя, становилось в его представлении неразрывно связанным с ощущением соленого, как был солон пот, который он то и дело слизывал с верхней губы.

Через час идти стало совсем невмочь. Виктор сел на обочину, сбросил ненавистный рюкзак, снял сандалии и опустил ногу в теплую, тонкую до неощутимости пыль дороги. Посидев немного, лег ничком в шуршащую траву и закрыл глаза.

Когда высохший пот стал стягивать кожу лица, он в последний раз вдохнул легкий дух сухой травы, встал и, уже не отдыхая, размеренно пошел по обочине. В деревню он рассчитывал прийти часа в четыре.

3

Первым, что увидел Виктор на окраине деревни, был сруб колодца. Он заторопился, подошел к нему и поспешно сбросил ведро вниз. Залязгала цепь: ворот раскручивался все быстрее, и рукоятка его образовала блестящий круг. Наконец ведро гулко ударилось о воду, и ворот перестал вращаться.

Виктор глянул вниз. В глубине тускло светился вздрагивающий прямоугольник воды. Виктор увидел свое ломающееся изображение, а рядом чье-то чужое лицо. Виктор вскинул голову и увидел, что возле него стоит крестьянин - среднего роста и средних лет, сухощавый, в старой военной фуражке и мятом сером пиджаке в тонкую полоску.

Человек безучастно, не мигая, смотрел на Виктора. Поведение его было несколько странновато. Писатель осторожно потянул воздух носом. Нет. Не пахнет.

- Пей, - вдруг сказал незнакомец сухим трескучим голосом. - Вода - это хорошо.

Виктор кивнул, криво улыбнулся и жадно припал к воде, с неловкостью чувствуя на себе взгляд незнакомца.

- Хорошая вода, - сказал он, вытирая губы, и вдруг неожиданно для себя самого спросил: - У вас остановиться можно? Ненадолго.

- Кто ты будешь? - спросил собеседник.

Виктор вдруг заметил одну странность в этом человеке: за все время беседы он ни разу не изменил позы, даже не пошевелился.

- Кто я? - переспросил Виктор. Ему почему-то не хотелось признаваться в том, что он писатель, потому сказал первое, что пришло на ум: - Ученый я. Жизнь изучаю. Природу... - во всяком случае, это близко к истине.

- Хорошо. Мне тоже надо знать природу. Беру. Пошли, - бесстрастно изрек незнакомец и, легко подхватив рюкзак, быстро пошел по улице. Виктор едва успевал следом.

Вскоре остановились перед одной из калиток; хозяин толкнул ее свободной рукой, и они вошли во двор. Тут он поставил рюкзак у порога и сказал:

- Живи пока у меня, ученый. В дальней комнате. Огня не жги. Огонь - это плохо! Я дома ночую мало.

Выпалив без остановки эти фразы, он резко повернулся и торопливо ушел.

Не переставая недоумевать, Виктор вошел в дом и, расположившись в дальней комнате, принялся разбирать вещи.

4

Деревянко - так звали хозяина - действительно домой ночевать не явился. Дом, как и его владелец, оказался не совсем обычным. Во-первых, вся мебель была прикреплена к полу, словно срослась с ним. Во-вторых, в доме не было никакого отопления. Впрочем, особых неудобств Виктору Ивановичу это не доставляло.

Он расхаживал по деревне, присматривался к людям; заговаривал с женщинами в туго завязанных белых платках, с мужчинами-механизаторами в замасленных пиджаках и картузах блинчиком. Побывал он и в правлении. Сама комната, в которой находилось правление, была закрыта - ему объяснили, что местное начальство в кабинетах не засиживается. В пустой комнатушке, которую Виктор не без иронии назвал "приемной", на рассохшемся старом столе пылился черный телефон с отбитым углом и валялась толстая канцелярская книга.

Дважды Виктор мужественно проникал в густой нехоженый лес, где пытался собирать грибы. Выломав суковатую палку, он представлял себя этаким бывалым таежником, которому ведомы все лесные тайны. Однако в глубину заходить не решался, справедливо полагая, что поганок можно набрать и возле опушки.

Поздно вечером домой вернулся Деревянко. Он без стука вошел к Виктору Ивановичу и остановился в неприятной близости от него.