Аластер Рейнольдс - Голубой период Займы Страница 2

Голубой Займы. Это было вполне определенное явление, выраженное в научных терминах, в ангстремах и яркости. Художник мог бы воспроизвести этот цвет, смешав краски в соответствии со спецификацией. Но никто никогда не использовал этот голубой Займы, если только не пытался выдать свои работы за его.

Займа уже представлял собой совершенно уникальное явление к тому времени, когда широко обнародовал свои творения. Он прошел через несколько радикальных операций, благодаря которым мог переносить самые жесткие условия среды без необходимости надевать защитный костюм. Внешне Займа выглядел хорошо сложенным мужчиной, одетым в плотно облегающее трико, пока вы не подходили поближе и не понимали, что на самом деле это его кожа. Покрывающий его целиком синтетический материал менял цвет и текстуру в зависимости от настроения хозяина и окружающей среды. Он делался похожим на одежду, если того требовали обстоятельства. Эта кожа могла выдерживать давление, когда Займе хотелось испытать на себе вакуум, и становилась жесткой, защищая от гибели при спуске на какой-нибудь газовый гигант. В дополнение ко всем особенным свойствам, его кожа передавала мозгу полный набор сенсорных ощущений. Займа не испытывал потребности в дыхании, поскольку вся его сердечно-сосудистая система была заменена на исключительно точные жизнеобеспечивающие механизмы. Он не нуждался в еде и питье, не нуждался в выведении из организма отходов жизнедеятельности. Крошечные восстанавливающие механизмы заполняли все его тело, позволяя ему выносить такие дозы радиации, от которых человек обычный погиб бы за считанные минуты.

Обладая телом, защищенным от любой агрессивной среды, Займа был волен искать вдохновение, где только пожелает. Он мог свободно парить в космическом пространстве, вглядываясь в поверхность звезд, или же бродить по каньонам на какой-нибудь планете, где металлы текут, словно лава. Его глаза были заменены камерами, восприимчивыми к гигантскому спектру электромагнитных импульсов, передающими сигнал в мозг через комплексные передаточные модули. Синестетический[3] мост позволял ему слышать визуальную информацию как некую музыку, видеть звуки симфонией пульсирующих красок. Его кожа функционировала как своего рода антенна, позволяя ему чувствовать изменения, происходящие в электрических полях. В случае необходимости он мог вторгаться в информационные поля любых находящихся рядом устройств.

Учитывая все это, искусство Займы просто не могло не быть оригинальным и не привлекать всеобщее внимание. В его пейзажах и звездных пустынях было нечто возвышенное и экстатическое, омытое светящимися пронзительными красками и сбивающее глаз с толку перспективами. Выполненные с помощью традиционных материалов, но в гигантском масштабе, его работы быстро привлекли внимание нескольких серьезных покупателей. Некоторые из них попали в частные коллекции, но в основном творения Займы появлялись в местах скопления народа по всей Галактике. Протянувшиеся на десятки метров полотна, насколько мог видеть глаз, были тем не менее полны мелких деталей. Над большинством из них художник работал в течение одного сеанса. Займа не испытывал потребности в сне, поэтому творил не прерываясь, пока не завершал картину.

Его полотна, безусловно, производили ошеломляющее впечатление. С точки зрения композиции и техники исполнения они, вне всякого сомнения, были великолепны. Но имелось в них и кое-что мрачное и вгоняющее в дрожь. Это были пейзажи, лишенные человеческого присутствия, свободные от явно выраженной точки зрения самого автора.

Скажем так: на них было любопытно посмотреть, но я не хотела бы, чтобы подобные работы украшали мой дом.

Надо полагать, не все разделяли подобное убеждение, иначе Займа не продал бы такое количество работ. Но меня постоянно мучил вопрос, сколько людей покупает его картины только из-за того, что они созданы популярным художником, а вовсе не из-за их собственной художественной ценности.

Вот как обстояли дела, когда я впервые обратила внимание на Займу. Я отметила его для себя как интересного, хотя и кичевого автора, может быть, о нем стоило написать, если вдруг что-нибудь любопытное произойдет с ним или его работами.

Кое-что произошло, но всем, включая и меня, потребовалось некоторое время, чтобы это заметить.

В один прекрасный день — творческий процесс занял на этот раз больше времени, чем обычно, — Займа представил работу, которая кое-чем отличалась от остальных. Это было изображение клубящейся, усеянной звездами туманности, написанное с выгодной позиции — с торчащей в безвоздушном пространстве скалы. Угнездившийся на краю кратера где-то посредине полотна, закрывающий собой часть туманности, висел крошечный голубой квадратик. С первого взгляда казалось, что холст был загрунтован голубой краской и Займа просто оставил маленький участок незакрашенным. В этом квадратике не было ничего существенного: никакой детали, ничего, что как-нибудь связывало бы его с пейзажем или фоном. Но этот квадратик появился не случайно: при более внимательном рассмотрении становилось ясно, что он специально написан поверх каменистого края кратера. Он что-то означал.

Этот квадратик явился только началом. После него на каждом новом полотне, которое выставлял на обозрение публики Займа, присутствовало нечто похожее: геометрическая фигура — квадрат, треугольник, овал или что-нибудь еще, — затерянная среди общей композиции. Прошло немало времени, и наконец кто-то заметил, что голубой оттенок повторяется из картины в картину.

Это был Голубой период Займы, и того же в точности голубого цвета была покрытая золотыми буквами визитная карточка.

На протяжении следующего десятилетия или даже больше абстрактные фигуры становились все более весомыми, они доминировали, вытесняя прочие элементы из каждой картины. Космические просторы в итоге сделались узким обрамлением, идущим по контуру кругов, треугольников и прямоугольников. Если предыдущие работы Займы характеризовались обилием мазков и толстыми слоями красок, то голубые фигуры отличались зеркальной гладкостью.

Отпугнутые нашествием абстрактных голубых фигур, обычные покупатели отвернулись от Займы. Прошло еще немного времени, и художник выставил первую из полностью голубых работ. Достаточно большое, чтобы закрыть фасад здания в тысячу этажей, полотно было понято многими как выражение восприятия Займой окружающего мира.

Ошибиться сильнее было невозможно.

Я ощутила, что корабль замедляет ход, приближаясь к маленькому острову, единственному пятну, нарушающему водное пространство вокруг.