Любовь Романчук - Репетиция конца света Страница 2

Мысль об инфракрасном приборе, позволяющем разглядеть ТЕЛА, запала в Волина намертво. Мы кружили по улицам, сворачивая в опустевшие магазины, сами похожие на бредущие черные тела, Волин тянул нас за собой, не отпуская, поясняя, что у него приказ, энтропия ЧЕРНЫХ ТЕЛ немного уменьшилась, они словно вписались в изгибы улиц, не ломились напролом, снося дома, только иногда задевая выступающие фронтоны, шпили или балконы, и, значит, возникла надежда отсидеться в домах. Больше ничего было не надо, только отсидеться, замереть, выждать, при свете свечей, при монотонном тиканье часов, отмеряющих скудный запас жизненных сил, при разговорах о воротничках, фасоне шляп и пунше - о чем угодно, только не о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ, и если кто-то не возвращался с улицы, говорили, что произошел несчастный случай. - Понять, понять, - твердил Волин, выводя нас глухими окраинами куда-то к границе города. Похоже, ему только это и осталось важным: не спастись, не спасти, а только понять. И, поняв, умереть. В одной из подворотен искалеченная собака ползла на передних лапах, волоча за собой шлейф кишок. - В истории часто поминалось некое черно нашествие, - вспомнил писатель, обходя собаку. - Его пытались отождествить то с турками, то с варварами, то с каким-нибудь орденом, то даже с саранчой, но документальных подтверждений подобного не было, и на этом версии ломались. А если допустить... - Заткнись, - посоветовал ему Волин. - Тебе лишь бы сюжет плести. Балабол. В доме со злосчастной подворотней нас пустили внутрь, но прибора там не оказалось. - Мне бы только посмотреть, - объяснял Волин. - До жути. Хозяин дома, толстый лысый боров, поняв, кто мы, стал тут же потихоньку подталкивать его в спину: - Иди, смотритель, топай дальше. Откуда нам знать, за кем ЧЕРНЫЕ ТЕЛА охотятся? Может быть, им как раз ты нужен. - Это не по-евангельски, - запротестовала Маша, пятясь к двери. - По-евангельски, именно, - возразил ей хозяин. - Мотив Евангелий какой? Спасайся, кто может. Так-то. - Вот оттуда наперекосяк и поехали, - подхватил Волин, без конца хватая рукой кобуру. - Точно подмечено. Не кого-то, а себя, б..., спасай, свою мелкую поганую душонку готовь к вожделенному вседозволенному бессмертию. А что она есть такое? Мерзость и пыль. Зачем ей, скажи, бессмертие и блаженство? Да в распыл ее, пускай развеется и сгниет. Туда и дорога. Вот это бы по справедливости. - Не перевирай, - пытаюсь одернуть Волина. - Царствие Божие только для праведников, и в этом смысл. А грешники... - Враки, - заводится Волин. - Мы же ничего не знаем, нас обмануть - раз плюнуть. И Богом, и дьяволом. А самое ужасное в том, что мир неизбирателен. И ему плевать, кто мы. Грешники, праведники. Это мы придумали, что кто-то с нас будет где-то что-то спрашивать. И бороться. Душа вроде бы наша кому-то нужна. А на-кось. Христу бы так по честному и сказать: ваша миссия в мироздании, дескать - сторожить мир, время и еще какую-нибудь хреновину, это и выполняйте, не посягая на большее, ибо трудно даже помыслить, что такую пыль господь заметит и, заметив, ублажит. И не прельщайтесь, и не убивайте зря ради надежды и желания попасть туда, где вам не светит. Ваше дело - сгнивать, и ради бога. Не ропща. А Христос надежду посеял, бич человечества. - Да как же без нее? - удивляется Маша. - Без надежды и жить незачем. - Незачем, - соглашается Волин. - Во всех аспектах. - И не живи, - выталкивает его окончательно хозяин. - Но за пределами моего дома. - Учти, я уполномочен, - предупреждает его Волин тихо. - Одно только слово, - и он медленно вытаскивает рацию. Кнопочка тотчас зажигается, и басистый голос спрашивает: - Как дела, господин Волин? - Я пошутил, - тут же предупреждает хозяин. - Я тоже уполномочен. - Заговор, - кратко сообщает Волин, не глядя на хозяина. - Врагу готовится поддержка. - Это вранье, - возмущается хозяин. - Мы заодно. - Они уже заодно. - Не перевирайте. Я уважаемый человек. Человек, а не ЧЕРНОЕ ТЕЛО. - Решайте на месте, - советуют в рации. - Я наделяю вас чрезвычайными полномочиями. Слышите? - Я хочу узнать что-нибудь о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ, - отвечает Волин, припечатывая хозяина к стене тяжелым негнущимся взглядом. - Пока ничего конкретного. Ни в каких лучах они не просматриваются, но есть мнение, что это... э-э-э... турбулентные завихрения, перекачивающие материю с одного конца в другой. По методу пылесоса. Где-то, возможно, произошла утечка материи и для равновесия требуется выкачать ее из нашего плотного мира. - Бредни. Полные. - Есть другое мнение, будто это особым образом структуризованные тени неких запредельных, протекающих в ином измерении процессов. - В задницу. Такие объяснения сам дать могу. А конкретно? - Ну, знаете, вам никак не угодишь. Решайте как знаете. - Погодите, а... Но кнопка уже погасла, и Волин, спрятав рацию, сказал: - Харчи, быстро. Хозяйка тут же засуетилась, а Маша, присев на стул, поинтересовалась: что на том конце, куда нас перекачивают. - На рай не надейся, - ответил ей Волин. - Мрак и пустота. - Точно, - подтвердил Мухоедов, прямо руками кладя в рот принесенный хозяйкой салат. - Природа мира, господа, непознаваема. Он выпил вторую рюмку и щелкнул пальцами. - Но-но, - остановил его Волин. - Не на конференции. - Тело мира - это загадка, - пьянея, продолжал вещать писатель. - Иногда от него отпочковываются всевозможные образования, и нам не дано понять суть... Мировые законы - это как водка. Пытаешься постичь и дуреешь. Факты, увы, для нас непроницаемы. И выводов можно делать, сколько угодно, и ни один не будет правильным. - Если ЧЕРНЫЕ ТЕЛА для нас прозрачны, то, возможно, и мы прозрачны для них, - подумал вслух Волин. - И тогда это взаимоуничтожение. - А может, ЧЕРНЫЕ ТЕЛА - куколки? - дернул его за рукав писатель. - И раз в сто лет им необходим выход в плотный мир, для сусусения... для осуществления жизненного цикла или какого-то преобразования. И они приходят и уходят, без всяких злых умыслов, ради выживания. И не надо бороться с ними, задерживать, а просто пропустить, сквозь. Сопротивление же может привести к краху. Всех. Потому что при сопротивлении энтропия зла неимоверно возрастает. Всегда, - договорил свою мысль Мухоедов. - Всё? - поинтересовался Волин, дожевывая бутерброд. - Можно еще картошку, - предложил хозяин, но Волин его отодвинул. Поднявшись, он подошел вплотную к Мухоедову и, прижимая его мощным невысоким телом к стенке, зашептал: - А тебе не пришло в голову, почему я вас спасаю? В твою пьяную пустую башку не стукнуло, что о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ могли знать заранее и каждый раз действительно пропускать, но не через себя, а через вас, олухов бестелесных, самим предварительно укрываясь? Тебя не осенило, что мог быть сговор? И ваша жизнь - всего лишь звериная тропа для кого-то. Что вы нужны лишь для создания звериной тропы. Чтобы вымостить путь. Кому-то. Но нас оставили, забыли в джунглях в час охоты. И я не могу понять, почему? - Зачем нас спасать? - выдавил я из себя. - Кто мы? - Вы обеспечиваете ровность звериной тропы, - медленно ответил Волин с усмешкой. - Стрижка газона. - Какой газон? - Вы из меня слова не вытянули бы, но нас низвергли в саму подстилку, в мох, и потому - плевать, - Волин подтянул ремень и зачесал волосы. - Когда я это еще не понял, я искал выход. Но теперь я спокоен, теперь - все. Мы просто звериная тропа. - Ты не ответил. - Кому? - Волин удивленно оглядел меня и разочарованно покачал головой. Виновнику массовых убийств, извини, отвечать не обязательно. - Что?!! Мы с Машей закричали одновременно, хотя, собственно, какое до всего этого дело Маше? Прикрыв ладонями уши, Мухоедов безмолвно раскачивался с носка на пятку. - Водярой обпоить бы, - бормотал он время от времени, подымая сощуренные усталостью глаза на Волина. - Чтобы намертво. Волин подтянул штаны и почти сладостpастно зашептал: - Сколько людей ты отправлял в творческое небытие своими приговорами? Они приносили тебе на суд кусочки своей души - и что ты с ними делал? А? изогнувшись, он пpиставил к уху сложенную тpубочкой ладонь и сделал вид, будто стаpательно пpислушивается. - Ты их топтал, давил, потому что единственной твоей целью было выравнивание звериной тропы. Для удобства прохождения. А таланты ей не нужны. Ей нужна одинаковость. - Мы все сейчас просто бредим, - успокаиваю я Волина. - Ведь это бред обвинять друг друга в охоте ЧЕРНЫХ ТЕЛ. - Но охота разрешена, а мы - закланы. - Кем? - Назначь вам ЧЕРНЫЕ ТЕЛА цену, - не ответил Волин, - и вы бы вместе с ними весь этот мир - к черту. - Ты заговариваешься, приятель. - Я - инспектор, я многое пытался узнать и понял: цель подрывной деятельности во все времена - вовсе не равенство, братство и свобода, а постепенное стирание этого мира, подготовка, истончение, размывание граней реальности до иллюзий. Уничтожение мира вменяется в вину всем бунтовщикам. ЧЕРНЫЕ ТЕЛА - последний этап. Самостирание, проваливание истонченной реальности в небытие. У меня чрезвычайные полномочия и потому я вас приговариваю к смерти. - Он ненормальный, - шепнула Маша. Волин поднял пистолет и выстрелил. Схватившись за бок, Мухоедов ойкнул и безвольным мешком рухнул на пол. - Да что это такое? - успел он сказать, прежде чем закрыл неожиданно уставшие глаза. Я схватил Машу за руку и выскочил в дверь. Волин несся следом. - Волин, - периодически заклинал я, оглядываясь. Волин не слышал. Пули свистели с разных сторон. Мы выбежали к станции. Пути уходили вдаль тонкими, слегка волнистыми нитями. Пусто. Электрички не ходили. - Я больше не могу, - стонала Маша. - Пусти меня. - Еще немного. - Зачем? - Затем, что я люблю тебя. - Врешь. Я не врал. В эти несколько минут пробежки я понял, что в моем сердце проснулось неведомое мне чувство, и жизнь надо начинать строить на красоте, терпимости и взаимопомощи. Я понял, нет, ощутил из самого нутра рвущихся от напряжения легких, что хватит расшатывать и колебать этот мир, равновесие подошло к критической точке, а, значит, грани реальности пора утолщать. Я хотел объяснить это Волину, но он стрелял. И тогда мы залезли на крышу станции. Волин не видел нас, он метался по низу, ради расстрела спасший нас солдат. С трудом переводя дыхание, мы подняли головы, чтобы впитать в себя последние краски стынущего неба. И тут увидели ЧЕРНОЕ ТЕЛО. Оно застыло перед зданием, поднимаясь на высоту крыши, внутри него вращались какие-то потоки, частицы, излучения. Это было какое-то первородное, еще не расщепленное состояние, выплеск сингулярности - я не мог точно определить. Мы почувствовали себя в плену этой первозданной, всезнающей мощи, мы знали, что сейчас Волин выскочит и как раз вклинится в ТЕЛО. И будет слизан. Но молчали. И Волин выскочил. Вытянутая, с пистолетом рука его была словно стерта, но он успел остановиться. В растерянности, мучимый все тем же любопытством, он протянул к невидимому ТЕЛУ вторую руку, чтобы в краткий момент стирания успеть ощутить, что это?, и тут же отшатнулся. Из обрубков его рук фонтаном била кровь. Отыскав камень, я кинул его в ЧЕРНОЕ застывшее ТЕЛО и кинулся вниз. Волин слабо по-детски стонал. - Пристрели меня, - попросил он. Я вытащил из заднего кармана брюк пистолет вместе с удостоверением инспектора и прицелился. - Газон приходится подстригать, - сказал я Волину. - Звериная тропа должна быть ровной. Я выстрелил, и тотчас заработало радио. Передавали, что полным ходом идут восстановительные работы по ликвидации ущерба, нанесенного ураганом. Не могут пока отыскать снесенные крыши, главы соборов, башни - видимо, они были перенесены на слишком большое расстояние, и потому просьба... Я щелкнул ручкой. - Значит, это был всего лишь смерч, - сказала подошедшая Маша. - Какие-то отделившиеся куски урагана, получившие временную самостоятельность. Нечто вроде природного разума, да? Или просто была нужна жертва? - Стрижка, - поправил я ее. - Что? - не поняла Маша. Волин лежал, завалившись на спину, кровь еще текла, постепенно густея. Открытый рот его силился произнести последнюю фразу. - Я люблю тебя, - повторил я Маше. - Что бы ни случилось. Навсегда. - Мы просто все немного сошли с ума, - сказала Маша. - Но это пройдет. Я обернулся, и тут ЧЕРНОЕ ТЕЛО, развернувшись всем своим огромным непостижимым фронтом, всеми суставами, круговращениями и гранями, слизнуло напоследок Машу и растаяло в выцветшем опавшем небе. И Кто-то навалился на меня и держал за руки и кричал и было вокруг много лиц и ни одного конкретного и чей-то палец раскручивал какое-то колесо и быстро и еще быстрее я уже ничего не понимал и понимал что не понимаю где я был и кем я был и зачем...