Галина Усова - Будешь помнить одно мое имя Страница 2

Миша еразу увидел ее. Он так и знал. В хорошо знакомом ему махровом халатике с синими звездами, она сидела на диване, поджав ноги, и смотрела куда-то в сторону.

- Это пси-луч,- тихо сказал он.- Я сразу понял.

Она молчала.

- Твой луч. Я знаю. Он высвободился. Я сейчас видел, будто я - это ты.- Она продолжала молчать.- Ты все еще сердишься? Прости, но я не виноват. Я не хотел ссоры. Ведь я-это и вправду ты. Мы одно. Ты же знаешь, что наши лучи близки по характеристикам. Знаешь, что я думаю? - Он все пытался вызвать ее на разговор.- Взрыв связан с нашей ссорой. Мы ссорились возле установки, она регистрировала характеристики эмоций и перегрелась. Будто в перегруженную электросеть подключили критическую нагрузку. Потом она переваривала - как человек с замедленной реакцией. Окончательно переварила и взорвалась - а нас рядом уже не было. Ну почему ты молчишь? Скажи что-нибудь! Я же люблю тебя. И всегда любил, что бы ты ни вообразила. Умная женщина, а понимать не хочешь. Как у тебя язык повернулся сказать мне, будто я на тебя смотрю как на ступеньку для своей карьеры? Ты не ступенька. Ты моя любимая. Я восхищался каждым твоим словом, каждым жестом. Ты была для меня идеалом ученого. Я у тебя учился. Твоей жизненной позиции, одержимости наукой, фанатичности, если хочешь. Да, я хотел продвинуться в науке, никогда этого не скрывал. А ты? Ведь ты эту самую карьеру сделала, разве не так? Вот и я хочу кем-то стать в науке, не всё пробирки мыть. Ну, не смотри так! Мне страшно!

- Страшно? Тебе страшно? - переспросила она чуть надтреснуто.-Ты же у меня такой храбрый! Против самого Логинова не побоялся выступить.

- Зачем ты надо мной смеешься? Надо же было добиться, чтоб нам разрешили вести исследования на биостанции.

- Значит, против Логинова не страшно было идти?

- С тобой мне ничего не страшно. Но когда ты так смотришь...

- Как?

- Как сейчас. Отрешенно. Просто жить не хочется...

- Бедный. А как же твоя карьера?

- Зачем она мне без тебя? - Он облизнул пересохшие губы и попытался шагнуть к ней, ноги вдруг неимоверно отяжелели и не отрывались от пола.

- Спокойно! Ха-ха! -Смех какой-то деланный...

- Но послушай, это же правда! Утром я просто слов не нашел в ответ тебе. Поверь, вовсе ты не ступенька для карьеры.

- Не ступенька? А кто же я для тебя?

- Любимая. Мне никто не нужен, кроме тебя. Не веришь? - Он был в отчаянии.- Как доказать тебе?

- Верю всякому зверю - и лисе, и ежу, а тебе погожу. Знаю, сейчас-то тебе никто, кроме меня, не нужен. Но ведь ты еще не защитился! Лучики эти нас связали прочней канатов. Не спорь, Мишенька. Я тебя лучше тебя самого понимаю. Ну, поссоришься со мной-а куда пойдешь со своей энергией человеческих эмоций? Где в Советском Союзе еще такой центр? Вот и выходит, что деваться тебе от меня некуда, пока не защитился!

- Боже мой, как ты все запутываешь! А я-то хотел, чтобы лучше, чтобы уехать с тобой на юг, на биостанцию, остаться совсем-совсем с тобой, вместе работать, вместе жить! Чтоб никакие тени между нами не мелькали... Казалось, что это так просто!

- Все в жизни не просто, бедненький ты мой!-Теплой ноткой проскользнуло сочувствие, но глаза глядели так же отчужденно.- Ты воображал, уговоришь меня уехать-и все образуется? А куда я дену свою предыдущую жизнь, ты подумал?

- Не было предыдущей жизни!-выкрикнул он.-Не было! Ты сама мне говорила...

- Была,- спокойно перебила она.- Мало ли что можно сказать под влиянием порыва. Но ведь ты отлично знаешь - был Павел Сергеевич. Был ребенок, которого я погубила.

- Ребенок? Какой ребенок? - Он похолодел.- Я не слышал...

- Ты многого не слышал и не знал, Мишенька. Вернее, не хотел знать. Ты, Мишенька, как страус - голову под крыло спрятал.

- Но ребенок,- беспомощно бормотал он.- Могла бы рассказать...

- Значит, не могла. Никому не рассказывала. Была дочь, которую я бросила на полуглухую бабку - тетку мужа. Была бы я настоящей матерью, растила бы ее сама она бы не погибла от менингита. А мне важнее всего была работа.

- Боже мой, я же не знал... Давно?

- Еще до Виталия. И Виталий Селезнев был. О нем-то ты прекрасно знаешь. Куда я, по-твоему, все это дену? И эти двенадцать лет между нами...

- Нет! Это запрещенный прием. Ты... такая молодая, гораздо моложе меня. Ну, забудь это.

- Да как же забыть, Мишенька? Может, я не всегда об этом говорю, но всегда помню. Всегда.

- Сейчас я тебя обниму, и ты снова забудешь!

Он с силой оторвался от пола, протянул к ней обе руки, она усмехнулась, и руки его будто наткнулись на невидимое препятствие. Она оказалась огорожена невидимым забором.

- Убедился? - спросила она строго, точно нашкодившего школьника.Двенадцать лет. Это они между нами. Ты о них мог не думать, потому что молодой, за спиной у тебя еще нет никого. Разве что мама, которая считает меня похитительницей младенцев и в парторганизацию чуть не написала.

- Но не написала! Я отговорил. К чему вспоминать?

- Так, между прочим. Так о чем я? Да, воспоминании у тебя нет. А я всегда, в самые блаженные минуты с тобой помнила; мне исполнилось двенадцать, а ты родился.

Я знала уже основы алгебры и физики, не только по-русски, но и по-английски чуть-чуть говорила - а ты "мама" сказать не мог. Я влюбилась в Кольку Журавлева, а тебя в колясочке возили! Я кончила университет, а ты-детский сад. Я вышла замуж и родила ребенка, а ты приклеивал учителя черчения к стулу - помнишь, ты рассказывал?

Он смотрел умоляюще:

- Зачем это вспоминать? Так давно... А потом... Настал момент, разница сгладилась, разве ты забыла, как я обнимал тебя этими руками? Этими губами целовал тебя?

- Я ничего не забыла, Мишенька. И двенадцать лет тоже. И знала встанут они между нами. Взрыв был неизбежен. Убедился.? Не надо было нам вместе приезжать на биостанцию.

- Но почему? Ведь наши пси-лучи...

- Да, многие характеристики совпадают. Но разница в возрасте... Она должна была дать фазовый сдвиг. Во времени возможно расхождение биоритмов по фазе. Приезжать вдвоем - какая ошибка!

- Не ошибка! Ерунду ты говоришь. Какое еще расхождение биоритмов? Всегда можно найти выход, даже если ты права!

- Найди! Ну?

Злая насмешка в глазах приводила в отчаяние. Вместе можно бы придумать все, что угодно. Но раз она не хочет... Да еще силовое поле к ней не пускает. Протянутая рука натыкается на стену. А она все смеется, смеется, невесело, торжествующе, жутко...

- Миша! Миша! Очнитесь! Что с вами?

Он открыл глаза и в недоумении огляделся. Он сидит на серых ноздреватых плитах тротуара, прислонившись к греющей стене...

- Вставайте!- Настойчивый голос не давал снова отдаться грезе.

Над Мишей склонилось лицо Павла Сергеевича. Добрые серые глаза, утонувшие в лохмах беспорядочных седых бровей, волосы с едва заметной проседью, глубоко запавшие складки вдоль одутловатых щек. Как-то она заметила вскользь: