Дмитрий Тарабанов - Время по определению Страница 2

Приобретя по дороге коробку шоколада для великодушной соседки и бутылку недорогого портвейна для Ирки, я возвращался домой. Погода немного наладилась, выглянуло солнце. Пахло гниющими листьями, нагретыми на солнце и отсыревшей корой. Аллея, обрамленная обнажившимися деревьями и позолоченная отметенной к обочине листвой, уходила вперед. По ней редко ездили автомобили, и, идя по центру, можно было наслаждаться естественной геометрией. Я шел неторопливо, хоть и разрывался от нетерпения сообщить Ирке об успешной продаже. На радостях, она станет мне сегодня позировать. Попрошу ее лечь точно так же, как вчера. Нехорошо опускаться до уровня копий, но ведь копией это не назовешь. В конце концов, никто, кроме меня и ню, не узнает об этой тайне. Старушка из соседнего дома всегда высыпала на тротуар хлебные крошки. Миленькая старушка, что ни говори. Сейчас десятка два голубей - сизых и нахлобучившихся - с угугуленьем клевали крошки. Я их понимал. Не всегда перепадает так много крошек, и не всегда находятся такие щедрые старушки. Сзади просигналил автомобиль, и я сошел на тротуар. Машина пронеслась мимо, звук гудка все еще звучал в ушах. Голуби, как серые веера, с шумом разлетелись. И застыли над головой. Рот мой в изумлении распахнулся, и я стоял под ними, замершими в полете не как чучела, а как хрустальные изваяния. Опавшие листья пропускали сквозь себя солнечный цвет и горели подобно витражам. Чудеса? Я обошел скульптуру со всех сторон, выбирая ракурс. Убедившись, что никто, кроме меня, голубей не видит, я вытащил лист бумаги и карандаш и сделал один-единственный штрих. Голуби с шумом разлетелись, а лист, качаясь, опустился мне на руку.

Электричества до сих пор не было. Я, таки раскошелившись на маршрутку, поехал домой к Ирке. В голове у меня зрело целое множество планов. Я скакал от одного пункта к другому, надеясь проработать каждый и избежать вступления их в конфликты. Но удержать их в памяти я не мог. Выйдя на нужной остановке, я перешел дорогу. Троллейбус стоял на том же месте, где и вчера. Свет, ясное дело, не горел. Хотя нет... Я намеренно подошел ближе. Бледный желтоватый свет был едва заметен. А люди сидели на тех же местах, что и вчера. Едва полторы дюжины. Боже, - мелькнула мысль. - А вдруг они так и замерзли ночью, не дождавшись включения тока? Я поднял новый пластиковый пакет повыше, чтобы он не бился о колени, и побежал. Заскочив в троллейбус, я крикнул: - Есть кто живой? Вы тут уже почти сутки сидите! Мне никто не ответил. Все равнодушно смотрели за окна или на пописанные маркером спинки сидений. Их лица не были синющими мордами замерзших насмерть. Они казались совершенно здоровыми, обыденно печальными. Но никто и не думал моргать. Среди них была и светловолосая девушка. Ее серые глаза грустно смотрели туда, где я вчера стоял, и у меня дрогнуло сердце, что смотрела она вовсе не на меня. Или все-таки на меня? Я подошел к ней поближе, опираясь на поручни, венчающие опорные скелеты деревянных сидений. Ее тонкие пальцы придерживали ворот клетчатого воротника пальто, прижимали его к красивой шее. Она не сдвинулась ни на дюйм со вчерашнего дня. Ее губы были едва розовыми, без намека на помаду, и мне почему-то захотелось их поцеловать. Но вместо этого, я вытянул из пакета единственный остававшийся там лист бумаги, прикрепил кнопкой к фанерке и сел напротив. Опираться на эту самую деревянную спинку было удобно. Я повертел кистью, разминая руку, и осторожным движением обозначил линию. - Вы собираетесь меня рисовать? - спросила девушка. Я поднял глаза. Она улыбалась и смущенно щурилась. - Уже нет, - сказал я. Пальцы мои сминали испорченный ложью лист. - Когда вы успели здесь сесть? Я заметила бы вас много раньше, - она продолжала улыбаться, и мне ничего не оставалось, как улыбнуться в ответ. - Еще вчера. - Да ну? Надо же, как интересно. Я что-то пропустила? Она говорила с иронией. В моем ответе иронии было не меньше. - Что вы! Стандартные земные сутки...

Время - хитрая штука. По определению. Его надо писать с натуры, не сильно обольщаясь, что оно будет терпеливо позировать. Оно намеренно трамбует естественный поток событий. Дразнит. Акцентирует внимание на том главном, что ты всегда умудряешься пропустить. То судьбоносное и роковое. Предлагает сделать выбор. Или его не делать. Не скажу, что жить стало намного сложнее, но везде с собой приходится таскать блокнот и карандаш. Иначе, в наш век научно-технического прогресса, на дорогах нередко случаются пробки, кассиры замирают в попытке насчитать сдачу, посуда виснет в дюйме от пола, так и не разбившись, снежинки вмерзают в прозрачный воздух и серебрятся, как звезды. Серебрятся, серебрятся... - Ты долго будешь гипнотизировать счетчик? Леночка выскальзывает из-за моей спины, и мы смотрим друг на друга в зеркале. Ее светлые волосы кажутся мне чем-то святым, всегда подвижные, упругие, ниспадающие и текущие по плечам. - Но ведь когда-то у меня это получилось, - промычу я обиженно. Посмотрю на бешено вращающийся диск и мелькающую красную полосу. - Просто взял и остановил. - Ты переоцениваешь свои возможности, - она обнимет меня и чмокнет в щеку. - Ты просто человек, который умеет находить красоту. Редкий очень. Но не больше. Наверное, она права. По крайней мере, одну красоту я уже нашел. А остальное придет. Со временем...

02.11.02 Николаев