Валерий Цыганов - Авария Страница 2

— У тебя все готово?

— Можно подавать?

— Подожди несколько минут!

Клод вернулся в гостиную и, не обращая внимания на обалдевшего от его вида Чивера, занялся трансформацией комнаты. За несколько минут он превратил ее в подобие древнеримской пиршественной залы: раздвинул стены и поднял потолок, стену с окном убрал вовсе и заменил ее открытой колоннадой, сквозь которую открывался вид на пейзаж к западу от усадьбы; он превратил материал постройки в нежно-розовый мрамор и на высоту человеческого роста забрал стены панелями массивного червоного золота с барельефами на мифологические темы. Зеркальной гладкости пол украсила мозаика, изображающая битву богов с гигантами, и в центре зала забил рубиновый фонтан вина в виде Кастальского ключа. Несколько светильников на стройных треножниках придали картине законченность. В воздухе густо запахло благовониями.

К концу трансформации Чивер оказался возлежащим на ложе возле круглого мраморного стола; стакан в его руке превратился в высокий серебряный кубок. По всему было видно, что он уже вполне освоился.

— Т-твою жену тоже зовут М-мари? — слегка запинаясь, спросил он

— Да… — рассеянно сказал Мастерсон и обернулся к двери — Да вот и она.

Чивер поперхнулся и мучительно закашлялся.

— Ну-ну, дружище, — сказал Клод.

Мари тактично выскользнула из зала.

— Извините, — сипло сказал Чивер. — Я как-то не привык… кхы!.. пить лежа…

— Пустяки! — небрежно бросил Клод. Чивер, багровый, во фраке, с высоко торчащими острыми коленками выглядел презабавно.

— Мари, — сказал Клод, — позволь представить тебе нашего соседа и, смею надеяться, друга, Джона Чивера.

Вошедшая Мари с непринужденной улыбкой подошла к Чиверу и протянула ему руку. Они обменялись какими-то любезностями. Мастерсон не слышал, какими именно, потому что его поразило поведение Джона — руку Мари он пожал с таким видом, будто прикоснулся, по меньшей мере, к гремучей змее.

— Кстати, — сказал Мастерсон, — ты разве не будешь переключать сюда свою жену?

Чивер смешался, краска вновь проступила на его лице.

— Прошу прощения, — пробормотал он, — но она… ей нездоровится и…

Мастерсон всхлипнул и повалился на ложе, в восторге дрыгая голыми ногами. Он хохотал с повизгиваниями, стуча кулаками по парчовой обивке и пытаясь что-то произнести в короткие перерывы между пароксизмами веселья.

Наконец, он поднялся, обессиленный, со слезами на лице и, дотянувшись до Чивера, хлопнул его по плечу.

— Так она… ха-ха-ха… приболела чуть-чуть, говоришь… Отлично, старик! Впервые слышу от тебя шутку, зато наповал! Выпьем, дружище! Твое здоровье, Мари!

И он подмигнул жене.

3

Очнулся Мастерсон на рассвете. Он привстал на ложе и увидел в ногах спящую Мари. Она лежала, свернувшись калачиком, почти касаясь головой коленей. Клод усмехнулся, вспомнив вчерашнее, и осторожно встал.

Чувствовал он себя прекрасно, если не считать легкого головокружения и скверного вкуса во рту. Он отыскал на столе кубок с остатками вина и сделал несколько глотков. Вино было теплое и безвкусное.

Он вышел на улицу, поеживаясь от прохлады, и спустился к громадному обомшелому валуну, наполовину вросшему в землю. Камень был приятно шершавым на ощупь и хранил еще дневную теплоту. Мастерсон обернулся и — в который раз — залюбовался своим домом.

Белоснежный, отделанный под замок средневековья, он возвышался на гребне холма, словно естественное его продолжение Островерхие круглые башенки по углам здания напоминали торжественные свечи и золоченые шпили на них тускло светились в неверном свете занимающегося дня. Вековые дубы окружали здание с трех сторон и редкой цепочкой спускались к подножию холма, где сквозь прозрачную пленку тумана поблескивала темная гладь озера.

Над каменистыми вершинами дальних холмов стремительно занимался розовый рассвет. Он был такой неправдоподобной чистоты, что даже угрюмые облака, низко повисшие над горизонтом, приобрели в его отсвете прозрачность и теплоту.

Вертикальный луч света, вспыхнувший в центре зарева, в считанные секунды превратился в столб ослепительного пламени и неожиданно рассыпался веером узких лучей почти по всей видимой части горизонта, и вслед за этим показался краешек солнца.

4

У Клода, как у большинства живущих ныне людей, родителей не было. Редкая женщина отваживалась теперь на тяготы беременности и родов. Дети рождались искусственно и в этой практике без труда усматривались очевидные преимущества: возможность строгого генетического отбора, благодаря чему на свет появлялись лишь полноценные во всех отношениях особи, а также полный контроль над рождаемостью.

Впрочем, в повседневной жизни поддерживалась иллюзия естественности продолжения рода, и Мастерсон был искренне счастлив, когда жена сообщила ему о своей беременности.

— У нас обязательно будет сын, — сказал он.

— Ты так хочешь, дорогой? — сказала Мари и порозовела под его пристальным взглядом.

Спустя положенное время в доме появилось крохотное существо, и они с Мари нередко спорили, на кого похож сын.

— У него твои глаза, — говорила Мари, — и губы. Посмотри, как он улыбается!

Мастерсон с деланым сомнением качал головой.

— Нос твой, — говорил он, — да и глаза, если присмотреться внимательно… Такие же голубые, как у тебя.

Мальчик рос на удивление быстро. Он с аппетитом ел и исправно пачкал пеленки, зато был поразительно спокоен, и по ночам Мастерсон никогда не слышал его плача. Ходить он начал восьми месяцев от роду. Спустя неделю по комнатам уже разносилось уверенное шлепанье его маленьких ножек.

Мари заметно похорошела после родов. И хотя в ее облике и поведении уже просматривались черты, столь раздражавшие его в прежних женах, Мастерсон ничего не замечал и был совершенно счастлив.

5

Клоду снилось, что он медленно падает в глубокий колодец. Снизу тянуло промозглой сыростью, воздух был затхл и нечист, и дышалось с трудом. Он тщетно протягивал в темноту руки, пытаясь дотянуться до стенок колодца и приостановить падение.

Время от времени его сильно встряхивало, словно он уже достиг дна, но тут же обнаруживалось, что внизу нет никакой опоры, и падение продолжалось. Все его тело ныло от ощущения мучительного дискомфорта: конечности казались отяжелевшими, неловкими и ненужными, он непрерывно менял позы, но облегчения не наступало. Его снова тряхнуло, на этот раз особенно ощутимо, затылок и плечи ударились обо что-то твердое, и руки нащупали холодную шершавую поверхность…