Аркадий и Борис Стругацкие - Малыш Страница 20

– Что там нашли? – спросил Вандерхузе. – Какой еще корабль?

Я отмахнулся.

– Это так, любопытные… Значит, родился он в апреле сорок седьмого, а отозвались они в последний раз в мае сорок восьмого… Яков, как часто они должны были выходить на отзыв?

– Раз в месяц, – сказал Вандерхузе. – Если корабль находится в свободном поиске…

– Минуточку, – сказал я. – Май, июнь…

– Тринадцать месяцев, – сказала Майка.

Я не поверил и пересчитал сам.

– Да, – сказал я.

– Невероятно, правда?

– Что, собственно, невероятно? – осторожно спросил Вандерхузе.

– В день крушения, – сказала Майка, – младенцу был год и один месяц. Как же он выжил?

– Аборигены, – сказал я. – Семенов стер бортжурнал. Значит, кого-то увидел… И нечего было Комову на меня лаять! Это был настоящий детский плач! Что я, годовалых детей не слышал?.. Они все это записали, а когда он вырос, дали ему прослушать…

– Чтобы записать, нужно иметь технику, – сказала Майка.

– Ну, не записали, так запомнили, – сказал я. – Это неважно.

– Ага, – произнес Вандерхузе. – Он увидел либо негуманоидов, либо гуманоидов, но в стадии машинной цивилизации. И поэтому стер бортжурнал. По инструкции.

– На машинную цивилизацию не похоже, – сказала Майка.

– Значит, негуманоиды… – До меня вдруг дошло. – Ребята, – сказал я, – если здесь негуманоиды, то это такой случай, что я просто не знаю… Человек-посредник, понимаете? Он – и человек и нечеловек, гуманоид и негуманоид! Такого еще никогда не бывало. О таком даже мечтать никто не рискнул бы!

Я был в восторге. Майка тоже была в восторге. Перспективы ослепляли нас. Туманные, неясные, но ослепительно радужные. Дело было не только в том, что впервые в истории становился возможным уверенный контакт с негуманоидами. Человечество получало уникальнейшее зеркало, перед человечеством открывалась дверь в совершенно недоступный ранее, непостижимый мир принципиально иной психологии, и смутные комовские идеи вертикального прогресса обретали наконец экспериментальный фундамент…

– Чего ради негуманоиды станут возиться с человеческим ребенком? – задумчиво произнес Вандерхузе. – Зачем это им и что они в этом понимают?

Перспективы несколько потускнели, но Майка сейчас же сказала с вызовом:

– На Земле известны случаи, когда негуманоиды воспитывали человеческих детей.

– Так то на Земле! – сказал Вандерхузе грустно.

И он был прав. Все известные разумные негуманоиды отстояли от человека гораздо дальше, чем волки, медведи или даже осьминоги. Утверждал же такой серьезный специалист, как Крюгер, что разумные слизни Гарроты рассматривают человека со всей его техникой не как явление реального мира, а как плод своего невообразимого воображения…

– И тем не менее он уцелел и вырос! – сказала Майка.

И она тоже была права.

Я – человек по натуре скептический. Я не люблю зарываться и чрезмерно фантазировать. Не то что Майка. Но тут больше просто ничего нельзя было предположить. Годовалый ребенок. Ледяная пустыня. Один. Ведь ясно же, что сам по себе он выжить не смог бы. Причем с другой стороны – стертый бортжурнал. Что тут еще можно придумать? Какие-нибудь пришельцы-гуманоиды случайно оказались поблизости, выкормили младенца, а потом улетели… Чепуха ведь…

– А может быть, он не выжил? – сказала Майка. – Может быть, все, что от него осталось, это его плач и голоса его родителей?

На секунду мне показалось, что все рухнуло. Вечно эта Майка что-нибудь выдумает. Но я тут же сообразил.

– А как он проходит в корабль? Как он командует моими киберами? Нет, ребята, либо мы встретили в космосе точную – понимаете? – точную, идеальную реплику человечества, либо это космический маугли. Не знаю, что более невероятно.

– И я не знаю, – сказала Майка.

– И я, – сказал Вандерхузе.

Из репродуктора раздался голос Комова:

– Внимание, на борту! Я вышел на позицию. Смотреть вокруг хорошенько. Мне отсюда видно не много. Радиограммы были?

Я заглянул в приемный карман.

– Целая пачка, – сказал я.

– Целая пачка, – сказал Вандерхузе в микрофон.

– Стась, мои радиограммы вы отправили?

– А… Еще не все, – сказал я, поспешно усаживаясь за рацию.

– Еще не все, – сообщил Вандерхузе в микрофон.

– Хлев на палубе! – объявил Комов. – Хватит философствовать, принимайтесь за дело. Майя, следите за экраном. Забудьте обо всем и следите за экраном. Попов, чтобы последняя моя радиограмма через десять минут была в эфире. Яков, зачитайте, что там пришло на мое имя…

Когда я закончил передачу и осмотрелся, все были заняты своими делами. Майка сидела за пультом обзора – на панорамном экране виднелся Комов, крошечная фигурка у самого берега; над болотом шевелился туман, и больше никакого движения на всех трехстах шестидесяти градусах в радиусе семи километров от корабля не было заметно. Комов сидел к нам спиной: очевидно, он ждал, что наш маугли появится из болота. Майка медленно поворачивала голову из стороны в сторону, озирая окрестности, и время от времени давала на какой-нибудь подозрительный участок максимальное увеличение – тогда на экранах малых мониторов появлялся то поникший куст, то лиловая тень дюны на искрящемся песке, то неопределенное пятно в редкой щетине карликовых деревьев.

Вандерхузе монотонно бубнил в микрофон: «…варианты психотипа двоеточие шестнадцать эн дробь тридцать два дзета или шестнадцать эм… мама… дробь тридцать один эпсилон…» – «Достаточно, – говорил Комов. – Следующую». – «Земля Лондон Картрайт, уважаемый Геннадий, еще раз напоминаю о вашем обещании дать отзыв…» – «Достаточно. Следующую». – «Прессцентр…» – «Достаточно. Дальше. Яков, читайте только то, что из Центра или с базы». Пауза. Вандерхузе перебирает карточки. «Центр Бадер затребованная вами аппаратура нуль-транспортируется на базу вышлите ваши предварительные соображения по следующим пунктам первое другие вероятные зоны обитания аборигенов…» – «Достаточно. Дальше…»

Тут меня вызвала база. Сидоров спрашивал Комова.

– Комов на контакте, Михаил Альбертович, – сказал я виновато.

– Контакт начался?

– Нет еще. Ждем.

Сидоров кашлянул.

– Ну ладно, я соединюсь с ним попозже. Это не срочно. – Он помолчал. – Волнуетесь?

Я прислушался к своим ощущениям.

– Н-не то что волнуемся… Странно как-то. Как во сне. Как в сказке.

Сидоров вздохнул.

– Не буду мешать, – сказал он. – Желаю удачи.

Я поблагодарил. Затем я оперся локтем на пульт, положил подбородок на ладонь и снова прислушался к своим ощущениям. Да, странно как-то. Человек – нечеловек. Наверное, на самом деле его нельзя называть человеком. Человеческий детеныш, воспитанный волками, вырастает волком. Медведями – медведем. А если бы человеческого детеныша взялся воспитывать спрут? Не съел бы, а стал воспитывать… Дело даже не в этом. И волк, и медведь, и спрут – все они лишены разума. Во всяком случае, того, что ксенологи называют разумом. А вот если нашего маугли воспитали существа разумные, но в то же время в некотором смысле спруты?.. И даже еще более чужие, чем спруты… А ведь это они научили его выбрасывать защитные фантомы, научили мимикрии, – в человеческом организме нет ничего для таких штучек, значит это искусственное приспособление… Постой, а для чего ему мимикрия? От кого это он приучен защищаться? Планета-то ведь пуста! Значит, не пуста.