Рэй Брэдбери - Из праха восставшие Страница 20

— Вы ведь верите в привидения, да? — спросила мисс Холлидей.

— Да! — откликнулся писклявый хор. — Да! Да!

Восточный странник распрямился, словно в хребет ему вставили стальной стержень. В его глазах замерцали жесткие, стальные искорки, мертвенно-бледные щеки порозовели. И чем напряженнее взирали на него дети, тем выше он становился, тем теплее становился цвет его лица.

— Я, — сказал он, обводя их взглядом, — я… — И продолжил после театральной паузы: — Я расскажу вам очень страшную историю. Про настоящее привидение.

— Да, да! — возликовали дети.

Он начал говорить, и, по мере того как лихорадочное колдовство его языка вызывало из небытия туманы, приманивало дожди и завлекало унылый осенний ветер, дети теснились все ближе — жаркий костер, у которого он блаженно грелся. Тем временем мисс Холлидей, стоявшая у открытой двери, увидела то, что грезилось ему за зачарованным, в его голосе пребывавшим морем — известковые, нет — призрачные, нет — сулящие безопасность утесы Дувра, а за ними, в манящей близости, смутно нашептывающие башни и бормочущие казематы, испокон века населенные призраками, а еще — тихие, ждущие насельников чердаки. За этими размышлениями старая медсестра заметила, что ее рука сама собой крадется к заткнутому в нагрудный карман градуснику. Она пощупала свой пульс. Придержалась за косяк, когда в глазах поплыли темные пятна.

— А кто вы? — спросил один из мальчишек.

Восточный призрак завернулся поплотнее в паутинный саван, отточил до бритвенной остроты свое воображение и начал отвечать.

И лишь гудок, известивший о прибытии парома к желанному берегу, оборвал нескончаемую череду полночных историй, да и то не сразу. Нахлынувшие родители разбирали своих обо всем позабывших чад, а те ни за что не хотели покидать восточного господина с льдистыми глазами, чей мерный, завораживающий шепот вселял в них сладкую дрожь. Но в конце концов последние родители силком уволокли последнего ребенка, старик умолк, паром мягко ткнулся в причал и перестал дрожать, словно вплоть до этого момента он тоже самозабвенно слушал кошмарные истории, а теперь вдруг очнулся.

— Я сойду на землю сам, безо всякой помощи, — сказал восточный странник своей покровительнице. — Вот посмотрите.

И он начал спускаться по сходням, и каждый шаг, приближавший его к Англии, был тверже предыдущего, а ступив наконец на пристань, он издал короткое радостное восклицание, и медсестра, наблюдавшая за ним сзади, перестала тревожно хмуриться и даже не испугалась, когда он бегом бросился к ожидавшему пассажиров поезду.

Глядя на своего подопечного, она разрывалась между восторгом и чем-то совсем иным, чем восторг, а он бежал, как вырвавшийся на свободу ребенок, и ее сердце бежало следом за ним, и вдруг она ощутила укол непонятной боли, и стало темно, словно в небе выключили свет, и она потеряла сознание.

В спешке призрачный пассажир даже не замечал, что медсестры нет ни рядом с ним, ни за его спиной.

Добежав до поезда, он ухватился за дверную ручку своего купе,[20] счастливо вздохнул: «Ну, вот!» — и вдруг почувствовал, что чего-то не хватает. И обернулся.

И не увидел мисс Холлидей.

Впрочем, старая сестра милосердия появилась буквально мгновение спустя, необычно бледная, но зато — с невероятно радостной улыбкой на лице. Она пошатнулась и чуть не упала, так что на этот раз он поддержал се.

— Дорогая леди, — сказал Восточный странник, — вы были крайне добры.

— Но я же никуда не ухожу. — Мисс Холлидей будто ждала, когда же наконец он увидит ее по-настоящему.

— Вы?..

— Я еду с вами.

— Но как же ваши планы?

— Изменились. Теперь мне больше некуда ехать.

Она повернула голову и взглянула назад, через плечо.

Там, у причала, быстро собиравшаяся толпа обступила что-то, лежавшее на земле. Сквозь неровный гул голосов прорывались истерические выкрики, несколько раз прозвучало слово «врача».

Призрачный пассажир взглянул на Минерву Холлидей, взглянул на возбужденно переговаривавшихся людей и крошечный предмет, лежавший у их ног — треснувший медицинский термометр. И снова взглянул на Минерву Холлидей, огорченно крутившую в пальцах треснувший термометр.

— О моя дорогая, добрейшая леди, — сказал он наконец. — Идемте.

— Интересная публика? — улыбнулась сестра милосердия.

— Интересная! — кивнул Восточный призрак.

И он помог ей войти в поезд, который вскоре загудел, дернулся и покатил по рельсам, с каждой секундой приближаясь к Лондону и Эдинбургу, к болотам и замкам, темным ночам и долгим годам.

— Я вот все думаю, кто она была такая? — спросил призрачный пассажир, глядя назад, на все прибывавшую толпу.

— О господи, — вздохнула старая медсестра. — Я и сама этого толком не понимаю.

И поезд скрылся за поворотом, оставив за собой лишь гудение рельсов, но через двадцать секунд исчезло и оно.

Глава 13

Нострум Парацельсиус Крюк

— Не говорите мне, кто я такой. Я не желаю этого знать.

Эти слова взломали тишину большого амбара, стоявшего за невообразимо огромным домом.

Их произнес Нострум Парацельсиус Крюк, прибывший четвертым и грозивший теперь остаться навсегда, что повергало в тоску и смятение всех, кто собрался здесь поздним вечером через несколько дней после Семейной Встречи.

У Нострума П. К., как называли его для краткости, была скрюченная спина, да и рот его тоже был скрюченный. Один его глаз казался то ли приоткрытым, то ли прижмуренным, в зависимости от того, с какой стороны на него посмотришь, другой горел чистым, веселым огнем, как подвеска хрустальной люстры, и был притом перманентно перекошен.

— Иными словами…

Нострум П. К. замолк, задумался и наконец завершил фразу:

— Не говорите мне, что я делаю. Я не желаю этого знать.

Члены Семьи, собравшиеся в обширном амбаре, отозвались удивленным перешептыванием.

Треть из их числа прилетела, либо припорхала, либо прибежала волчьими тропами с севера и юга, запада и востока, оставив позади шесть, если не больше, десятков кузенов, прадедов и разнообразных знакомых. И все потому, что…

— Почему я все это говорю? — не унимался Нострум П. К.

А и правда — почему? Пять с лишним дюжин одинаково непохожих друг на друга лиц склонились в напряженном ожидании.

— Европейские войны опустошили небо, в клочья изорвали облака, отравили каждое дуновение ветра. Даже гигантские, с запада на восток стремящиеся небесные течения насквозь пропитались серным смрадом. Рассказывают, что за время недавних войн на деревьях Китая не осталось птиц. Восточным мудрецам приходится жить среди пустых, онемевших деревьев. Теперь то же самое грозит и Европе. Не так давно наши сумеречные кузены перебрались через пролив в Англию, где им, возможно, удастся выжить. На какое-то время. Когда и там рухнут последние замки и люди окончательно отбросят то, что именуется у них суевериями, наши кузены начнут болеть, хиреть, а после и вовсе истают.