Джек Лондон - Борьба с химерами (сборник) Страница 20

— Постой же ты! — крикнул Вудхауз с внезапным проблеском энергии, но зверь не шелохнулся.

"По-видимому, я ранил его осколком бутылки", — подумал астроном.

Вудхауз чувствовал тупую боль в ноге; из нее, вероятно, сочилась кровь; он подумал, сможет ли он теперь встать.

Ничто не нарушало глубокой тишины, крепко спали работники, не слыхавшие ни ударов животного о крышу, ни призывов о помощи. Еще кричать — значило тратить силы попусту.

Чудовище продолжало слегка хлопать крыльями. Тогда астроном, пытаясь принять оборонительное положение, оперся было локтем о скамью, но она с треском обрушилась.

Вдруг продолговатое пятно звездного неба в отверстии крыши словно заколебалось. Неужели он теряет сознание? Это уж никуда не годится. Вудхауз сжал кулаки и зубы, чтобы удержать свои силы. Да где же, наконец, дверь? Ему вспомнилось, что можно определить ее положение по звездам, видимым через отверстие в крыше. Группа звезд, видимая ему, была созвездием Стрельца и лежала на юго-западе; дверь была к северу, или нет, — к северо-востоку. Он пытался сообразить. Если бы только удалось добраться до двери, — можно бежать. Может быть, зверь ранен? Медлить глупо.

— Постой же ты, — вновь прошептал астроном, — если ты не хочешь подойти, так я подойду к тебе.

Животное начало взбираться по стене обсерватории. Видно было, как постепенно его темное тело закрывало отдушину, собираясь выбраться наружу. Вудхауз теперь забыл о двери и смотрел наверх, где купол вертелся и трещал. Теперь астроном несколько освободился от волнения, но в то же время почувствовал такое ощущение, точно он опускается куда-то все ниже и ниже. Резкое светлое пятно отдушины с темным в нем очертанием крылатого туловища становилось все меньше и меньше. Как странно!.. Вудхауз чувствовал сильную жажду, а между тем пить ему не хотелось. Ему казалось, что он скользит вниз по длинному узкому проходу…

Вудхауз ощутил страшное жжение в горле, и тут увидел, что уже светло, а один из служителей-даяков стоит перед ним и смотрит с каким-то странным выражением. Затем над ним мелькнуло лицо заведующего Седди в обратном положении. Смешной Седди, что это ему вздумалось принять такую позу! Но затем Вудхауз стал соображать яснее и, наконец, понял, что голова его лежит на коленях у Седди, а Седди льет ему в горло водку. А потом ему бросилась в глаза труба телескопа, вся в бурых пятнах. Он начал припоминать все случившееся.

— Однако, нечего сказать, в хорошенький вид привели вы нашу обсерваторию, — заметил Седди.

Даяк взбивал желток с водой. Вудхауз проглотил лекарство и сел. Он вновь почувствовал острую боль в ноге, которая теперь была перевязана так же, как рука и лицо. На полу валялись окровавленные осколки стекла; подставка телескопа была свернута на сторону, а у противоположной стены заметна была темная лужа. Дверь была открыта, и в нее виднелись серые очертания гор на сверкающем фоне лазурного неба.

— Бррр… — произнес Вудхауз. — Кто здесь резал телят? Уведите меня отсюда!

Он вспомнил о страшном существе, о своей борьбе с ним.

— Что это была… за вещь, с которой я дрался? — спросил он Седди.

— Вам лучше знать, — ответил Седди, — но лучше пока не старайтесь припоминать. После. Вам надо отдохнуть. — Выпейте-ка еще глоток, и идемте домой.

Хотя Седди было самому любопытно узнать, что произошло с его помощником, но пока он сдерживал свое любопытство, чтобы не беспокоить потрясенного и раненого товарища. Наконец, дав Вудхаузу хорошую порцию мясного бульона, Седди уложил его в постель, в которой тот сейчас же крепко заснул. Только хорошенько выспавшись, Вудхауз рассказал Седди все, что с ним произошло.

— По-моему, зверь больше всего был похож на большую летучую мышь, — говорил Вудхауз. — У него были острые короткие уши, мягкая шерсть, крылья кожистые, зубы маленькие, но чертовски острые, а челюсти, по-видимому, не особенно сильные, иначе он перекусил бы мне кость.

— Да почти что и перекусил, — ответил Седди. — Даяки толкуют о каком-то "большом колуго" или "кланг-утанге", кто их знает, и уверяют, что животное это не часто нападает на человека, не будучи раздраженным. Вы, вероятно, чем-нибудь раздразнили его. Даяки говорят: есть "большой колуго" и "малый колуго", и тот и другой — хищники, они летают только ночью. Что касается меня, то я знаю только, что здесь водятся летающие лисицы — лемуры, но они небольшие животные.

— Гм… Если фауне Борнео, — проворчал Вудхауз, — угодно будет как-нибудь напустить на меня еще одного из своих представителей, наподобие того, с которым я столкнулся, пусть уж это будет не в нашей обсерватории, и не ночью, и не с беднягой без всякого оружия…

Ф. Марз

Краб Газенцио

Арндель с Левингтоном уверяют, что во всей этой истории виноваты… кулики. Однако, обвинять бедных куликов не совсем справедливо.

Кулики, как известно, птицы самые дикие из диких — болотные птицы, которые трогаются на юг в самом начале осени. Большинство их появляется в наших краях пролетом и вскоре отправляется дальше — в Африку, а те, которые заживаются, становятся слишком опытными. Поэтому Арндель с Левингтоном вздумали охотиться на куликов тотчас же после их прилета, когда они так доверчивы и простодушны, а погода так хороша.

Может быть, это было не совсем по-охотничьи, но зато чрезвычайно занятно. Это снова превратило Арнделя с Левингтоном в мальчишек, хотя они были сильные смелые люди, которые в течение остальных одиннадцати месяцев в году не имели дела с такими простодушными существами, как кулики.

Эта охота была для друзей настоящим праздником, и они устроили ее на затерянных где-то в глуши морских рукавах залива, впадавших один в другой и очень пустынных.

В один погожий, ясный денек они стреляли с лодки, поразительно похожей своими очертаниями на половинку сигары, разрезанной вдоль, и сидевшей в воде на пятнадцать сантиметров.

Когда солнце село за горной цепью, из камышей медленно поднялись две цапли и, резко выделяясь черными пятнами на огненно-красном фоне зари, полетели прямо к светилу дня. Налюбовавшись этой картиной, Арндель с Левингтоном повернули к острову. Их суденышко бесшумно скользило по морю, похожему на тусклое бледно-красное стекло, а так как оба охотника лежали плашмя, то лодка походила больше на какую-то огромную рыбу, чем на лодку с людьми.

— Жалкая нора! Кто может тут жить? — молвил, глядя на остров, Арндель, высокий молодой человек с желтовато-смуглым лицом.

— Кто его знает, — ответил Левингтон, оборачивая энергичное лицо к хмурым деревьям и крутя усы. — Каравайка живет теперь там, судя по голосу.