Николай Шелонский - Братья Святого Креста Страница 20

А дивная, таинственная наука жрецов! А чудный жребий жизни и смерти, предсказанный ею мне, Аменопису…

И вот, вспомнил я, как говорил Ненху-Ра о духах, свободных от тела, возвращающихся в родную обитель, незримую и неведомую, или же витающих с надземной сфере…

Ее дух мог быть близок ко мне… Способна ли загадочная наука Ненху-Ра вызвать этот дух пред моими очами, убедить меня в его существовании?..

О, если так, то тогда она истинна! Тогда велика наука жрецов!.. Следуя ей, я буду приближаться к истине!.. Я постигну скрытое от всех, и пред моим прозревшим сознанием восстанет ее образ, с которым по воле дивной судьбы сочеталась моя душа…

И чем больше я, Аменопис, мечтал о неведомом и несбыточном для людей счастии общения с отшедшей из телесного образа душой — тем с большей жаждой охватывало меня желание приобрести власть знания и помощью ее подчинить себе, вызвать к земному проявлению скитавшихся в надземной сфере духов…

Закон и Давший его, заветы патриархов, судьба избранного народа — все стало казаться мне далеким и чуждым. Новый мир развертывался передо мной, и в его чудном просторе, в его непознаваемом на земле бытии мне чудилось необъятно-великое и необъятно-грозное в своей неизвестности…

Вот он — символический язык жреческой науки!.. Я уже начинал читать его…

Мои мысли давили меня, теснясь одна за другою, вызывая за собой новые мысли… Нескончаемая вереница образов, сравнений и новых образов горячила мое воображение…

Я не заметил, как, миновав бесчисленные здания храма, я вышел к первым пирамидам, принадлежавшим общественному кладбищу Мемфиса.

Черное небо уже прояснялось, окрашиваемое светлыми лучами восходившего Ра, и супруга его Изида[4] блекла пред его славой. Ни одним дуновением не смущал покоя природы вечный враг могучих божеств — Тифон1. Наступал час поклонения жрецов Ра восходящему животворному светилу[5] [6].

Мемфис покоился, объятый сном. Сыпучие пески пустыни дремали в ожидании жгучих лучей «властелина земли». Я проходил мимо восточных врат Мемфиса, священного создания Менеса[7]. Тут стояла статуя правившего фараона Сетоса, принадлежавшего к числу учеников верховного жреца Ненху-Ра.

— Сетос — великий Сетос, посвященный во все тайны служения Озирису!..[8] — воскликнул я в душе моей. — Ты, бывший верховным служителем Ра, ты, сам некогда изощренный в чтении звездной книги! ведомы ли тебе грядущие судьбы твои?.. Знаешь ли ты, где будет обитать дух твой, освобожденный от телесной оболочки? открыла ли тебе твоя наука будущее?

Мне, устремлявшему взоры в бездонную глубь неба, казалось, что там, в невидимых сферах, витают тьмы незримых духов, из которых каждый некогда был человеком. Там невещественная обитель, о которой вещал мне Ненху-Ра. Среди духов, отлетевших от земной сферы, парит и ее дух, зрящий меня своими бесплотными очами… Он так же близок мне в своем новом бытии…

В новом бытии!..

Но что это за бытие?..

О, какая неизмеримость отделяет меня от него, и вместе как легко, как неожиданно перейти человеку через эту неизмеримость!.. Та же участь ожидает и меня… Что сказал мне Ненху-Ра об этом новом бытии?.. Мое земное существование освящено моим сознанием; я чувствую его, я существую, потому что сознаю… Меня могут страшить и горе и муки, — но я знаю их… Там же — все неизвестно, все несоизмеримо с земным, там тайна, сокрытая от века… И что же может примирить меня с необходимостью этого перехода в неведомый мир — и немыслимым сознанием образом? Что может избавить меня от страха смерти?

Учение Ненху-Ра?

Нет, оно мертво и ничего не говорит моей душе…

Так мыслил и мучился Аменопис, направляя взор свой в надзвездное, вместе живое и молчаливо-мертвое пространство.

И вот, внезапно душа моя почувствовала присутствие Его, Незримого и Всемогущего, и там, в надзвездной лазури, и здесь, везде, вокруг меня, в бытии земном.

Я вспомнил слова Ненху-Ра, произнесенные им от лица Всемогущего:

— О, сын Адама! общее между Мною и тобою суть твои молитвы ко Мне…

Я пал на колени и, воздев руки к небу, воскликнул:

— О Всемогущий, Невидимый и Незримый, но истинно Сущий!.. О Бог Израиля, грозный во гневе и великий в милости!.. Как приблизиться к Тебе? Душа моя содрогается от ужаса перейти грань земного бытия!..

И, как бы в ответ на мою молитву, издали до меня донеслись тихими, звучными аккордами слова, еще недавно переданные мне Ненху-Ра:

— Поклоняйся Мне!..

Я пошел на звук этого пения, потрясшего мою душу: жрецы Изиды, в белых одеждах, занимали высокую кровлю здания и согласным пением приветствовали ожидаемое появление живительного Ра, ибо близился уже восход солнца. Долина Нила, и пески пустынь, и самый Мемфис были погружены еще во мрак, но с высоты портика видны были уже багровые лучи, первые провозвестники появления лучезарного светила…

О, некогда, много спустя, на этом же месте гимнами встречали восход солнца другие люди, принявшее свое учение от жрецов Озириса: — то были люди, поклонявшиеся гармонии мира, стремившиеся в числах выразить сущность бытия вселенной!.. Их великий учитель Пифагор по духу своему был близок мистическому учению египетских жрецов… Теперь мне вспоминаются ясно и отчетливо эти два видения моего далекого, бесконечно далекого прошлого… И не только эти видения, но и многие другие тревожат и давят мою измученную душу…

Я обогнул восточный фасад здания и направлялся к южным вратам Мемфиса, замедляя шаг в ожидании, пока стража протяжными криками не возвестит дозволения войти в город.

В темноте, уже сереющей и полупрозрачной, я увидел фигуру, двигавшуюся ко мне по направленно от здания.

Я пригляделся ближе и узнал по одеянию одного из прислужников при священном здании.

Не меня ли он ищет, чтобы призвать к Ненху-Ра? Я приблизился к нему.

— Аменопис! — воскликнул, узнав меня, служитель, — прав был великий Ненху-Ра, сказав мне, где тебя найти… Поспеши: верховный жрец Озириса тебя ожидает!..

Внезапно было для меня это требование, — я еще не знал, убедил ли меня Ненху-Ра и что сказать ему в решительный ответ.

Но должно было повиноваться, и я последовал за служителем.

V

Ненху-Ра ожидал меня на этот раз не на кровле, как я предполагал, но во внутренних помещениях, в комнате, прилегавшей к хранилищам папирусов.

В этом обширном, увенчанном сводами, поддерживаемыми рядами колонн, помещении не было проделано окон, и солнечные лучи никогда не озаряли его внутренности.