Джон Уиндем - Семена времени (сборник) Страница 20

Доктор Гоби некоторое время молча смотрел на нее.

– Да, – сказал он. – Да, должен признаться, что мне это соображение почему-то не приходило в голову. – И он погрузился в раздумье.

– А кроме того, – добавила Тавия, – Джералд ни за что не хотел бы отпустить меня; скажи, дорогой!

– Я… – но доктор Гоби не дал мне договорить.

– Да, – сказал он. – Я вижу, что здесь необходима отсрочка. Я изложу им это. Но имей в виду, что речь идет только об отсрочке. – Он направился к выходу, но у двери остановился. – Только, пока ты здесь, будь осторожна, моя дорогая. Тут возникают такие деликатные, такие сложные проблемы. Мне становится страшно при мысли о путанице, которую ты можешь вызвать, если… ну, если ты совершишь нечто столь безответственное, что окажешься в результате собственной прародительницей.

– Вот уж это действительно невозможно, дядя Доналд. Я ведь происхожу по боковой линии.

– О да! Да, это большое счастье. Итак, я не прощаюсь с тобой, дорогая. До свидания! И вам, сэр… э-э… мистер Лэттери, я тоже говорю: до свидания! Я верю, что мы еще встретимся – так приятно побывать здесь не только в роли наблюдателя.

– Правда, дядя Доналд, это просто потрясно! – согласилась Тавия.

Он укоризненно покачал головой.

– Боюсь, дорогая, твои познания в истории все-таки неглубоки.

Выражение, которое ты употребила, относится к более раннему периоду, да и тогда оно не являлось образцом хорошего стиля.

Ожидаемый эпизод со стрельбой произошел примерно неделю спустя. Трое мужчин, одетых под сельскохозяйственных рабочих, приблизились к нашему дому. Тавия узнала одного из них в бинокль. Когда я с ружьем в руках появился на пороге, они сделали попытку спрятаться. Я всадил в одного из них заряд дроби, и он, хромая, ретировался.

После этого нас оставили в покое. Немного спустя я приступил к работе над подводной радиосвязью – она оказалась, на удивление, простой штукой, – если уже знаешь принцип! – и подал заявку на патент. Теперь мы смогли перейти ко второму этапу – к передаче при помощи кривизны луча.

Тавия все время торопила меня: – Видишь ли, дорогой, я не знаю, сколько у нас с тобой времени. С тех пор, как я здесь, я все время пытаюсь вспомнить дату твоего письма – и не могу, хотя отчетливо помню, что ты подчеркнул ее. Я знаю, что в твоей биографии говорится, будто бы первая жена тебя бросила – какое дикое слово «бросила», словно я способна бросить тебя, милый мой! Но там не сказано, когда это случилось. Поэтому я вынуждена торопить тебя, иначе, если ты не успеешь закончить свое изобретение, получится ужасный хроноклазм. – А затем вдруг меланхолично добавила, – вообще говоря, хроноклазм так или иначе случится. Дело в том, что у нас будет ребенок.

– Нет! – вскричал я в восторге.

– Что значит «нет»? Будет. И я в тревоге. Никогда не слышала, чтобы с путешественниками во времени такое случалось. Дядя Доналд пришел бы в ужас, если бы знал.

– К черту дядю Доналда! – сказал я. – И к черту хроноклазмы! Мы отпразднуем это событие, дорогая.

Недели промелькнули быстро. Мои патенты были условно приняты. Я вплотную занялся теорией искривления луча и использования его для связи.

Все шло прекрасно. Мы строили планы: как назовем ребенка – Доналдом или Александрой; мы представляли, как скоро начнут поступать гонорары и можно будет попытаться купить Бэгфорд-хаус, как забавно будет впервые услышать обращение: «леди Лэттери», и толковали на прочие такие темы…

А потом пришел тот декабрьский вечер, когда я вернулся из Лондона после деловой встречи с одним промышленником, а она исчезла…

Ни записки, ни слова прощания. Только распахнутая дверь и перевернутый стол в столовой…

О Тавия, дорогая моя…

Я начал эти записки, потому что до сих пор испытываю чувство неловкости: этично ли числиться изобретателем того, что ты не изобретал? И мои записки должны были восстановить истину. Но теперь, дописав до конца, я сознаю, что такое «восстановление истины» ни к чему хорошему не привело бы. Могу себе представить, какой поднялся бы переполох, вздумай я выдвинуть свое объяснение для отказа от возведения во дворянство, и, пожалуй, не стану этого делать. В конце концов, когда я перебираю все известные мне случаи «счастливых озарений», я начинаю подозревать, что некоторые изобретатели таким же способом стяжали славу, и я буду не первым.

Я никогда не строил из себя знатока тонких и сложных взаимодействий прошлого и настоящего, но сейчас убежден, что один поступок с моей стороны совершенно необходим: не потому, что я опасаюсь вызвать какой-то вселенский хроноклазм, но просто из страха, что, если бы я пренебрег этим, со мной самим всей описанной истории никогда не случилось бы. Итак, я должен написать письмо.

Сначала адрес на конверте:

МОЕЙ ПРАПРАВНУЧАТОЙ ПЛЕМЯННИЦЕ, МИСС ОКТАВИИ ЛЭТТЕРИ (Вскрыть в 21-й день ее рождения, 6 июня 2136.)

Затем само письмо. Написать дату. Подчеркнуть ее.

«МОЯ ДОРОГАЯ, ДАЛЕКАЯ, МИЛАЯ ТАВИЯ, О МОЯ ДОРОГАЯ…»

Выживание

Пока космодромный автобус не спеша катил около мили по открытому полю, которое отделяло привокзальные строения от грузовых подъемников, мисс Фелтон внимательно смотрела поверх ровного ряда плеч вперед. Корабль возвышался над равниной словно огромный серебряный шпиль. На его носу она увидела яркий голубой свет, говоривший о том, что все готово к старту. На огромных хвостовых стабилизаторах и вокруг них суетились крошечные механизмы и точечки людей, завершавших последние приготовления. В этот момент мисс Фелтон глядела на открывающуюся перед ней картину с непередаваемым отвращением и горькой, безнадежной ненавистью.

Наконец ее взгляд оторвался от бесконечности и сосредоточился на затылке зятя, стоящего в ярде перед ней.

Его она тоже ненавидела. Она обернулась, бросив быстрый взгляд на лицо своей дочери, сидевшей сзади. Алиса казалась бледной, ее губы – крепко сжаты, а глаза смотрели прямо перед собой.

Мисс Фелтон поколебалась. Ее взгляд вернулся к кораблю. Она решилась на последний шаг. Под шум автобуса она проговорила: – Алиса, дорогая, еще не поздно, даже сейчас, ты понимаешь. Девушка на нее даже не взглянула. Она сделала вид, что ничего не слышала, только еще крепче сжала губы. Правда потом они разжались.

– Мама, прошу тебя! – сказала она. Но раз начав, мисс Фелтон уже не унималась. – Это для твоего же блага, дорогая. Все, что тебе нужно – это переменить решение. Девушка демонстративно промолчала. – Никто не станет тебя винить, – упорствовала мисс Фелтон. – Они и не подумают о тебе ничего плохого. Ведь каждый знает, что Марс не место…

– Мама, пожалуйста, перестань, – оборвала дочь. Резкость ее тона на миг выбила мисс Фелтон из колеи. Та заколебалась. Но лишь на секунду, не упустив случая ответить по достоинству.