Джек Вэнс - Поместья Корифона. Серый принц Страница 20

В средоточии Рассветной усадьбы находилась парадная столовая, где семья праздновала важные события, развлекала гостей и ужинала в атмосфере, хорошо запомнившейся Шайне своей напыщенной церемонностью. К ужину каждый одевался с особой тщательностью, на столах расставляли дорогой фарфор, серебряные приборы и хрустальные бокалы. Беседа ограничивалась благородными и возвышенными предметами, а какие-либо неблагопристойности были совершенно исключены. В детстве эти ритуальные вечерние пиршества казались Шайне мучительно скучными и долгими, причем она никогда не понимала, почему Кексику не позволяли есть в парадной столовой, где его причуды и проказы, несомненно, помогли бы развеять обстановку. Но Кексика в столовую не пускали: он ужинал один на кухне.

Когда Шайне исполнилось одиннадцать лет, ее мать утонула, катаясь на лодке по озеру Теней. С тех пор ужины в парадной столовой стали не только помпезными, но и положительно мрачными. Кроме того, в характере Ютера Мэддока появились резкость и необъяснимая (по меньшей мере для Шайны) склонность к приступам раздражения, нередко вызывавшим у Шайны возмущение и бунтовские выходки. Конечно, Шайна не могла не любить отца — она вообще не умела не любить в той или иной степени все, что ее привычно окружало. Тем не менее, она решила, что отцу не мешало бы научиться ладить с людьми и не подвергать ульдр — особенно беднягу Кексика — унизительному обращению.

В те годы Ютер Мэддок отличался впечатляющей внешностью: стройный и высокий, с густой копной седых волос, классически правильными чертами лица и прозрачными серыми глазами, он одевался и причесывался с элегантной простотой. Ютер не был общителен и уклонялся от новых знакомств. Погруженный в молчаливые думы, подчиняющийся внезапным порывам, одновременно скованный и беспокойный, чуждый всякого легкомыслия, даже неспособный к легкомыслию — таким его помнила Шайна. Редкие вспышки отцовского гнева, холодного и сдержанного, угасали без заметных последствий. Он никогда не наказывал ни Шайну, ни Кельсе — не считая той кульминационной вечерней размолвки, когда он отправил Шайну учиться в дорогостоящий лицей на Танквиль (если это решение можно было назвать наказанием). «По сути дела, — думала Шайна, — я вела себя как самонадеянная дура, негодница и воображуля… И все же… все же…»

Кельсе и Джерд Джемаз улетели на юг на отцовской аэробарже, чтобы спасти то, что осталось от «Апекса» и «Стюрдеванта». Вместе с ними отправились оба двоюродных брата Джемаза и пара наемных рабочих-ао с поместной фермы. На палубе баржи установили мощное автоматическое орудие, способное отразить налет спираньи. Эльво Глиссама не приглашали присоединиться к этой экспедиции, а он, со своей стороны, не напрашивался — его гораздо больше привлекала возможность хорошо выспаться и позавтракать наедине с Шайной в тени камедаров. При этом он не преминул, однако, вежливо предупредить молодую хозяйку поместья: «Пожалуйста, обо мне не беспокойтесь — вы не обязаны меня развлекать. Я прекрасно понимаю, что у вас на уме сотни забот».

Шайна усмехнулась: «О чем тут беспокоиться? Вы уже развлеклись на славу. Вам не терпелось взглянуть на диких эрджинов — я обещала вам их показать и сдержала слово. Забот у меня, конечно, сверх головы, но я не собираюсь ими заниматься по меньшей мере еще несколько дней. Если вообще буду ими заниматься. Откровенно говоря, меня вполне устраивает перспектива побездельничать еще добрую пару месяцев».

«Вспоминая последние дни, не могу поверить, что все это мне не приснилось, — помрачнел Эльво Глиссам. — Действительность превзошла всякое воображение».

«Своего рода способ узнать друг друга получше, — подняла бровь Шайна. — В пятидневном походе с бивуаками на открытом воздухе невозможно избежать некоторой близости».

«Несомненно. С вами и с Кельсе я, можно сказать, познакомился. Джерд Джемаз — другое дело. Загадочный субъект».

«Поверьте мне, я тоже его не понимаю, хотя знаю с детства».

«Могу поклясться, что ему нравится убивать кочевников! — выпалил Глиссам. — И тем не менее… осуждать или даже обсуждать его мотивы было бы некрасиво. Он доставил нас в усадьбу целыми и невредимыми, как вы и предсказывали».

«Джерд не кровожаден, — возразила Шайна. — Просто он не считает хунгов людьми, особенно в тех случаях, когда они ведут себя, как звери».

«Удивительно! — задумчиво произнес Эльво Глиссам. — Необходимость убивать вызывает у меня какую-то беспомощную растерянность».

«Вы проявили себя наилучшим образом, — заявила Шайна. — Теперь и Кельсе, и Джерд вас уважают. Я тоже. Так что не занимайтесь самобичеванием и не ищите в себе недостатки, которых нет».

«О, я не склонен к самокопанию, поверьте мне. Просто мне не кажется, что я чем-нибудь отличился».

«Вы не жаловались. Делали все, что требовалось, и не перекладывали обязанности на других. Не падали духом. А это само по себе похвально».

Эльво Глиссам ответил беззаботным жестом: «Неважно. Что было, то прошло. Я снова в своей тарелке, и мои похвальные инстинкты могут вернуться в потайные закоулки, где они прятались столько лет».

Шайна смотрела вдаль, на Южную Саванну: «Так вам у нас на самом деле нравится?»

«Конечно».

«И вы не скучаете?»

«Только не с вами!» — пламенный взор Глиссама невозможно было истолковать двояко.

Шайна рассеянно улыбнулась, не сводя глаз с горизонта: «С тех пор, как утонула моя мать, в Рассветной усадьбе стало тихо. А раньше здесь каждую неделю устраивали шумные вечеринки. У нас всегда было вдоволь гостей, знакомых и незнакомых — одни приезжали из окрестных поместий, другие из Оланжа, попадались даже инопланетяне. Каждые два-три месяца ао устраивали кару. Мы то и дело куда-нибудь ездили: то в охотничий домик на Озерах-Близнецах, то на Снежноцветную дачу в утесах Суанисета… Каждый день был радостным и возбужденным — пока не умерла мама. Не подумайте, что мы тут живем, как отшельники».

«А потом?»

«Потом отец… сказать, что он „замкнулся в себе“, значило бы употребить слишком сильное выражение. А я улетела на Танквиль, и последние пять лет в Рассветной усадьбе почти ничего не происходило. По словам Кельсе, ближайшим другом отца стал Кургеч!»

«И теперь?»

«Я хотела бы, чтобы в Рассветном поместье снова стало весело».

«Да. Это было бы замечательно. Только…» — Эльво Глиссам замялся.

«Только — что?»

«Боюсь, что дни роскошных помещичьих забав сочтены».

Шайна поморщилась: «Гнетущая мысль!»

Кельсе и Джерд Джемаз вернулись в Рассветную усадьбу, буксируя на приставных подъемниках останки «Апекса» и «Стюрдеванта». В кузове аэробаржи стоял гроб из матового белого стекла с телом Ютера Мэддока; кроме того, Кельсе привез записную книжку отца, найденную в потайном отделении «Стюрдеванта».