Абрам Палей - Остров Таусена Страница 20

Внезапно раздался резкий гортанный крик. Гущин вздрогнул.

— Что вы? — невесело улыбнулся Таусен. — Это ведь утка, которая так заинтересовала вас.

Птица оправилась в тепле. В клетке стоял большой таз с водой. Она начала было плескаться в нем. Полетели брызги. Птица выскочила, стала отряхиваться.

И тут же принялась за корм.

Однако сейчас уже не она интересовала москвичей. Им хотелось поскорее узнать про судьбу Таусена. Что заставило его пойти на такую странную мистификацию и скрыться от людей?

Они нетерпеливо ждали, когда Таусен начнет рассказывать о себе.

Быстро потускнел короткий полярный день. Сразу же после обеда пришлось включить свет. И до поздней ночи гости Таусена слушали его необычайное повествование.

— Я начну издалека, — говорил он, — так будет яснее. Я уроженец Осло.

Родился в богатой семье. Тогда еще наша столица называлась Христианией. У моего отца был довольно крупный маргариновый завод. Жили мы в собственном небольшом, но комфортабельном особняке. В столице Норвегии я и провел большую часть своей жизни.

Когда я кончил гимназию, отец настаивая, чтобы я поступил в политехникум в Тронхейме. Но у меня уже тогда появился интерес к биологии. Я поступил на медицинский факультет университета, окончил его и перешел на биологический.

Я был оставлен при университете, стал доцентом, а потом вскоре и профессором. Я очень увлекся самостоятельными исследованиями.

Особенно меня интересовала внутренняя секреция. Я много работал над гипофизом — нижним придатком головного мозга. Ну, вы не специалист, — обратился он к Гущину, — скажу вам немного подробнее. Этот орган залегает на нижней поверхности головного мозга, на дне черепной коробки, где есть углубление. Оно называется благодаря своей форме «турецким седлом». Так вот гипофиз заполняет это углубление. Один из гормонов передней доли гипофиза имеет огромное значение для роста организма.

— Мы видели в Ильинске акромегалика, — заметил Гущин.

— А где это Ильинск? — спросил Таусен и, не дожидаясь ответа, сказал: — Вы знаете, отчего это бывает? Человек до зрелого возраста развивается нормально, и вдруг гипофиз у него начинает разрастаться и отделять в кровь повышенное количество гормона. Тогда, хотя общий рост уже не может увеличиться, уродливо разрастаются отдельные части тела — особенно кисти рук, ступни, язык, нос, скулы и другие части лица. Ученые выяснили, что акромегалия связана с разрастанием гипофиза. Если гипофиз чрезмерно разрастается в ранней юности, то человек будет великаном, а если недоразовьется — выйдет карлик.

Вдруг Таусен прервал себя и обратился к Цветкову:

— Простите меня, коллега, я увлекся и рассказываю вашему товарищу.

— А я слушаю с интересом, — не совсем искренне сказал Гущин: на самом деле его гораздо больше интересовала необычайная судьба Таусена, чем происхождение и лечение акромегалии.

Затем Таусен погрузился в воспоминания и, не глядя на своих слушателей, рассказывал, словно сам перед собой воскрешал прожитые годы. В его приглушенном голосе чувствовалась грусть.

— Я добился серьезных результатов в этом направлении. Я работал над опытными животными, как скульптор. Это было особенно увлекательно, потому что моим материалом были не глина и камень, а живое, чувствующее, подвижное тело…

И мне удалось сделать для лечения больных людей кое-что полезное.

В то же время я занимался и другими физиологическими, в частности эндокринологическими, проблемами.

Конечно, работы вашего великого Павлова — по физиологии головного мозга, по вопросам сна — произвели на меня огромное впечатление. Я изучил русский язык, чтобы читать его труды в подлиннике. Я даже поехал к Павлову в Колтуши и некоторое время работал там как один из его внимательнейших учеников. Я многому у него научился. Меня всегда поражали своеобразие и смелость его исследовательских методов. Весь мир это должен признать: без Сеченова, без Павлова разве возможно было бы современное развитие физиологии? Вы, наверное, не хуже меня знаете, какое значение имеют русские физиологи. В Колтушах я научился уважать вашу науку и ценить ваших людей.

Он задумался и, казалось, все глубже погружался в воспоминания.

— Я забыл сказать… По окончании биологического факультета я женился. У меня был сын…

Последнее слово он произнес внезапно изменившимся голосом — глухим и хриплым. Потом опять задумался и молчал очень долго.

— Когда отец мой умер, я остался единственным наследником его большого состояния, — снова начал он. — Мать умерла раньше, еще совсем молодой, а больше детей у них не было. В моем распоряжении оказалось крупное, хорошо поставленное предприятие. Но я вовсе не чувствовал призвания к промышленной деятельности. Я продал завод. Часть капитала я употребил на покупку загородного имения и на устройство в нем лаборатории. Остальную, довольно значительную сумму я превратил в золото и хранил его у себя дома. В дальнейшем я убедился, что был прав, не доверив свой капитал банку. Эти средства дали мне возможность уехать сюда.

Жена моя была… да, была хорошей подругой. Она не стремилась к светской жизни. Ее вполне устраивали мирная сельская жизнь, научные труды. Я забыл сказать, что она тоже была физиологом, и под некоторыми опубликованными моими работами заслуженно стоит и ее имя.

Вскоре меня избрали действительным членом Норвежской Академии наук.

Это был долгий период моей интенсивной работы. Между прочим, к тому периоду относятся мои труды о химическом составе гормонов.

Я не принадлежал к числу тех ученых, которые ничем не интересуются, кроме своей специальности. Я немало читал по технике, интересовался географией.

Кое-что мне здесь пригодилось.

Страшным ударом для меня была смерть жены. Она умерла всего пятидесяти лет.

От рака желудка. Меня возмущает бессилие, с каким мы до сих пор стоим перед этой болезнью.

— Это уже не так, — спокойно сказал Цветков.

Таусен встал, подошел к двери, включил свет. Гост поразились тому, как изменилось сразу выражение его лица. Медленно, с заметно усилившимся акцентом, Таусен переспросил:

— Вы хотите сказать, что рак желудка научились лечить?

— А вы не знаете? — спросил Цветков. — Впрочем, конечно, вы не можете знать.

Да, мы теперь уже не считаем рак страшной болезнью. У нас в Советском Союзе его лечат теперь очень успешно.

Все замолчали.

— Расскажите… — начал снова Таусен, — или нет, не рассказывайте. Потом.

Вам придется многое мне рассказать. Сначала я окончу свою историю… если вам не наскучило.