Абрам Палей - В простор планетный Страница 20

И сам Пьер...

О нем было известно очень мало. Знали только, что он замкнулся в глубоком уединении.

Анна во время одного из своих редких посещений родителей решилась расспросить мать. Но Ольга очень ласково уклонилась от ответа, только сказала, нежно проведя рукой по ее гладкой прическе:

- Не тревожься...

В этих словах было одновременно что-то успокаивающее и запрещающее расспросы.

И больше о том разговора не было.

--------------------------------------------------------------------------

----

Только через два дня Еритомо, убедившись, что впечатление от концерта не тускнеет, а, наоборот, становится с течением времени все ярче, решился вызвать Анну. Автомат-секретарь, непременная принадлежность каждого квартирного телефона, отозвался:

- Анны Мерсье нет дома. Кто спрашивает?

- Это бесполезно, - сказал Еритомо, - она меня не знает. Но мне надо побеседовать с ней.

Не замечая того, он говорил с автоматом, словно с разумным существом, тогда как это была всего лишь кибернетическая машина, способная только задавать те вопросы и произносить те ответы, которые в нее заложены. На этот раз не было вопроса и не требовалось ответа - и секретарь молчал. Спохватившись, Еритомо спросил:

- А когда она будет?

- Через три дня, - тотчас ответил секретарь.

Еритомо спросил еще:

- Где ее можно найти?

Очевидно, этот вопрос не был предусмотрен. Машина порылась в своей памяти и ответила совершенно невпопад:

- Скажи твой индекс.

Еритомо отключился с досадой и облегчением: он уступил неодолимой потребности и все же не знал, о чем стал бы говорить с Анной.

--------------------------------------------------------------------------

----

Анна после концерта договорилась с товарищами по работе о замене, чтобы отдохнуть пять дней и большую часть этого времени провести с матерью. Работа над композицией стоила ей сильного нервного напряжения. Случалось, она по десять часов подряд не отходила от мультитона. А после выступления почувствовала сильнейшую усталость.

Кроме того, она понимала, что мать, несмотря на свой обычный спокойный вид, тяжело переживает трагедию Пьера. Надо побыть с ней.

Анна всячески старалась смягчить горе матери. Но пожалуй, Ольга, более сдержанная, лучше владеющая собой, больше помогла дочери, чем та ей.

В те часы, когда Ольга работала, Анна много читала. Но нигде не бывала, не слушала музыки, избегала встреч с друзьями и знакомыми. С отцом почти не виделась. Он редко выходил из своей комнаты. Это могло бы встревожить. Однако в те два-три раза, когда Анне удалось ненадолго повидаться с ним, он не произвел на нее особо тяжелого впечатления. Был озабочен, очень рассеян - и только. Казался даже более спокойным, чем до своего добровольного заточения. Это приводило Анну в недоумение, но она чувствовала, что ни о чем допытываться не надо.

Расставшись с матерью к исходу пятого дня, она вернулась к себе. Пустив ленту телефонного секретаря, узнала, что ей звонили многие: друзья, знакомые и вовсе незнакомые люди.

Раздался короткий звонок. Анна увидела юношу с блестящими, черными, словно смазанными маслом волосами. Глуховатый, но с отчетливой дикцией голос произнес:

- Здравствуй, Анна.

- Добрый день, - приветливо ответила она, - кто ты?

- Меня зовут Еритомо Ниягава. Я один из радистов Мирового Совета. Я о твоем концерте.

Они внимательно, молча смотрели друг на друга. Еритомо видел ее живое, яркое лицо, основной тон которого - радость, полнота жизни. Как это сочетается с тем беспредельным отчаянием? Сочетается. Не все просто и последовательно в человеке. Да нет, ему, кажется, ясно. Эти счастье и горе - из одного источника. Страстная жажда жизни, светлых достижений - и неодолимая преграда, неукротимое стремление разрушить ее во что бы то ни стало! Удастся ли? Прозвучит ли когда-нибудь разрешающий аккорд? Все нахлынувшие на него мысли и чувства он хотел и не мог выразить словами. Снял со стены скрипку. Приложил ее к плечу и взял смычок.

Анна узнала мелодию своей сонаты: страстный рокот пенящихся волн, их яростную борьбу - и поражение, поражение... Недвижны скалы. Но волны бьют в них - еще и еще. И вот...

Они прорвали преграду! Они торжествуют! Звучит радостный завершающий аккорд!

С досадой слушал Еритомо свою музыку. Это был бледный пересказ того, что так взволновало его и многих других. Только конец найден им самостоятельно, но прозвучал так бледно по сравнению с блестящей музыкой Анны...

Он отложил скрипку, с тоской взглянул на Анну. Нет, он не сумел выразить то, что ему хотелось!

Однако лицо ее озарилось радостной улыбкой. Она смотрела на него, как солнце смотрит в чистую воду реки, одновременно пронизывая ее своим светом и отражаясь в ней.

Она поняла, поняла его!

Глава 14

Комплекс

- Разве ты меня не слышишь, Панаит?

Панаит, несомненно, слышал, это было видно по выражению его лица. Он напряженно вслушивался в вопросы сидевших против него пожилого врача и его молодой помощницы. Но, по-видимому, смысл вопросов до него не доходил.

- Я к тебе обращаюсь, Панаит!

Юноша не реагировал даже на свое имя. Но, немного помолчав, он отчетливо произнес несколько слов на непонятном языке. Слова сопровождались резкими повышениями и понижениями голоса и перемежались коротким, быстрым придыханием.

Но ведь врач говорил с ним по-французски, зная, что на этом языке Панаит все время объяснялся с Жаном. Ну что ж, врач повторил обращение на распространенных языках - русском, английском, немецком, испанском. Потом его помощница обратилась к Панаиту по-гречески, по-норвежски, на хинди, на суахили. Юноша только печально качал головой и виновато разводил руками, напряженно сдвинув густые брови, силясь понять обращенную к нему речь.

- Аналитико-диагностическая машина, - сказал врач, - установила небольшие, очень тонкие изменения в мозгу. Но разобраться в них мы здесь не сумеем. Придется отправить пленку на Землю, в Институт комплексной медицины.

Панаит вдруг, сильно волнуясь, произнес несколько фраз.

Понять их было невозможно.

По-видимому, он говорил на том же языке, что и вначале. Но что это за язык?

- Мы не лингвисты, - сказала помощница, - что будем делать?

- Ничего тут нет сложного, - уверенно ответил врач, - сейчас попробуем все выяснить.

Он вызвал по теле Штаб освоения. На экране появился дежурный.

- Я из второй больницы, - сказал врач, - пытаемся объясниться с Панаитом. Это тот юноша, которого засыпало.

- Вулканолог? Разве уж так трудно с ним сговориться? Он, кажется, владеет добрым десятком языков.

- Ни на один не откликается.

- Слух потерял? Или голос?

- Ни то, ни другое.

- Не понимаю.

- Говорит на каком-то непонятном нам языке.