Александр Тюрин - Большой пробой Страница 20

– Скудный ассортимент у вас в меню, Дмитрий Федорович.

– Не, ошибаетесь. Есть еще на третье кое-что. Мы, человекообразные, тоже имеем свой прототип и свою специфическую энергию. Если, конечно, не являемся сообща питательным бульоном для какого-нибудь другого праотца, если наши мембраны не кружатся, как листья желтые, вокруг чьей-то оси. Наш прототип, кстати, лучший в мире. Он мгновенно перетряхивает психополе, а, значит, и кристалл раскручивает, будь здоров – редко когда путное получается, но это от неумения. Вот историческая справка, готовлю на ходу. Психополе Средневековья, конечно, деревянное. Новое время – металлическое. Переходный период, он же Ренессанс, драчка былых ведьмаков и чугунков, подскакивает человеческий фактор. Сейчас опять переходный период, так давайте же воспользуемся критическим моментом, чтобы только наш прототип командовал парадом. Почти тост получился, Вадим Петрович.

– Древний Рим, небось, металлический, а Египет, наверное, деревянный, – эрудированно поддержал Макаров.

– Ого, соображаете, – похвалил Торн.

– Взять, связать его, – неожиданно распорядился Макаров.

– За что, шеф? – огорчился Торн. – Зря вы!

– Этот человек безумец, – поставил все точки и запятые строгий справедливый Макаров.

Двое отдыхающих в микробусе сотрудников Биоэнергетического проекта выглянули в дверь.

– Что вы сказали, Вадим Петрович?

Пока Макаров повторял, чего хочет, Торн столкнул лбами двух сотрудников, отчего они вывалились наружу, а сам он вошел в микробус и закрыл дверцу на замочек.

– Немедленно выходите, – потребовал Макаров.

– Волками командуйте, Вадим Петрович, – сказал Торн. – А теперь ставлю задачу. Сидеть здесь и ждать, пока я не покончу с чуждыми нам праотцами. Если получится, вяжите ведьмаков у водоема тепленькими.

– А если не получится? – спросил Макаров, который смотрелся уже жалко.

– Тогда кого-то где-то скушают совсем распоясавшиеся звери. За это можете земные поклоны бить праотцам, если получится, конечно. Они вас науськали на честного человека, то есть, на меня.

Свалка отпускала нехотя. Море мусора штормило. Микробус был утлой лодчонкой. А волна била в бок и хотела опрокинуть его. На городской магистрали шторм прекратился, но чувства Торна были изрядно расстроены, поэтому он рулил больше, чем надо. На перекрестке его взяли за гузку два милиционера.

– Биоэнергетичекий проект. – Торн придал голосу максимальную убедительность, еще показал красную книжицу. – Мы единственная сила…

– Рэкет, что ли, – понял его по-своему милиционер со слипшимися усами. – Мы тебе верим, не трать слова. – Он влез в микроб на переднее сидение.

– Ну, газуй, – милиционер сделал неприличный звук.

– У тебя лучше получается. А микроб-то чужой, – Торн выскочил из машины, распахнув дверцу со своей стороны. – Подсказываю, лови паршивца.

– Куды-ы? – заревел тот, что с усами, и потянулся за Торном.

– К тетке на блины, – Дмитрий Федорович сделал ложный выпад в сторону милицейского утюга, стоявшего метрах в десяти сзади. Второй милиционер ринулся спасать дефицитное казенное имущество. Тем временем Торн обогнул микробус спереди, вскочил во вторую открытую дверь и пнул усатого, который застрял между рулем и креслом. Через чудное мгновенье тот стал темным холмиком на мостовой, а Торн испытал высокое наслаждение, срывая микробус с места. Хоть гнались милиционеры за Дмитрием Федоровичем, а впилились в будку и отстали. Правда, и Торну показалось, что улица изгибается, как змея. Но он к таким фокусам уже привык, а стражи порядка нет.

Институт окружала густая толпа поклонников игры кулаками на лицах. Их собственные лица, не слишком точеные, а скорее клепанные и сваренные, светились лукавым упорством. В головах расположилась единая и единственная мысль.

– Вы натравили на нас всякую чертовщину; вы отняли у нас радость; раньше мы имели, теперь имеют нас, – скандировала толпа, грозно вращая глазами, и тут же начинала уговаривать милыми голосами: – Откройте. Вам не будет ничего плохого. Просто пообщаемся за чашкой чая, мы и пряников купили. Мы же не серые волки, а вы не поросятки.

Им упорно не открывали, от дискуссии уклонялись. Не открыли и Торну. Его не хотели узнавать, пообещали уронить на него тумбочку при особой настойчивости. Пришлось, непринужденно поддакивая митингующим, пройтись вдоль стены, подыскивать окно на втором этаже, которое еще не было задраено на все винты. Торн включил вакуумные присоски на башмаках и квазируках. Он стал подниматься легко и плавно, как геккон, попутно гордясь своим искусством. Но когда пытался уцепиться за подоконник, квазиручонки вместе с присосками были отодраны и отброшены. Торн повис вниз головой, уже напоминая летучую мышь.

Из окна высунулись по-модному радужная голова и пускающий пары чайник. Торн узнал лаборантку, которая славилась огромным ростом и участием в самодеятельности. И самодеятельность, судя по слухам, продолжалась за пределами сцены в кабинетах главных и первостепенных людей. Им же требовался и чай.

– Придется помучиться, – пообещала женщина.

– За что, милая? – сладким голосом спросил он. – Я Дмитрий Федорович.

– Все вы теперь дмитрии федоровичи. Сотрудники в дверь ходят.

– А у меня тренировка по альпинизму, плановая.

– Не уговоришь, паук. У тебя сейчас по плану, Гад Гадыч, залезть к женщине и так сделать, чтобы у нее урод вроде тебя родился.

– Откуда вы знаете, что от меня только уроды получаются? – обиделся Торн.

Струйка кипятка протекла по ноге.

– Вы куда льете, вы что варите? – заверещал он.

– То самое.

Выбор был, как всегда, скуден. Или терпеть изощренное насилие, стараясь получить от него удовольствие. Или кокнуть яйцо головы о камушки.

– Ну, выгляни, солнышко, – несмотря на страшную действительность попросил Торн.

Пытка продолжалась. Торн дышал глубоко, пытаясь не вникать в свои проблемы, а думать об этой паршивке. И нашел отмычку. Он выпустил облезлую выдохшуюся белку из колеса – мысленно, конечно, – и кое-как пробил защиту, передал ей в узлы успокоительные установки.

– Ну, а теперь кто я? – зло ехидничала девушка.

– Все равно солнце. А помнишь детство? Замерзший пруд. И ты скользишь по нему без коньков. Падаешь и не больно. Словно лед – это подушка. Весь мир в мягких живых волосах Луны. И никому ничего от тебя не надо, – неожиданно легко наплел Торн.

Лицо Торна защекотало полотенце.

– Цепляйся, паучок. – Тут его вознесло куда надо.

– Ну-ка, напусти еще что-нибудь в этом духе, – она прикрыла глаза.

– В следующий раз, клянусь мундиром, – и Дмитрий Федорович скользнул к дверям. Девка запустила вслед туфлей. Метательный снаряд угодил Торну чуть пониже поясницы. «Попала, попала», – радостно закудахтала девка, а Дмитрий Федорович замахал руками, создавая подъемные силы. Догони его и второй снаряд, все бы кончилось, а так он мчался, как испуганный индюк, по коридорам, торопясь к своему БГУ. Он понимал, что встречные-поперечные перекрывали ему кислород не случайно, а подчиняясь силовым линиям прототипа. Однако, и закаленный Торн опешил, когда даже повар с институтской кухни захотел его обидеть. Он не в шутку бросился на Дмитрия Федоровича, по-самурайски вращая длинным ножом. Но магическое слово «винегрет» побудило светлые воспоминания о творческом начале у повара. Это позволило Торну уйти из-под удара, нож вошел в стену, а игла с успокоительным – в шею агрессора. По дороге на Торна еще пытались напасть буфетчица, хирург, санитар. Уборщица тетя Дуня и то влепила ему шваброй. Но Торн прорвался.