Олег Койцан - История Разума в галактике. Инженер: Греза о прошлом. Страница 20

Но! Здесь возникает одно серьезное препятствие. Вот приматы, как наиболее развитые в интеллектуальном плане среди животных – в отличие от большинства прочих стадных существ, знают всех своих соплеменников «в лицо» и с каждым имеют определенные взаимоотношения. А личные отношения – это самый ресурсоемкий вид интеллектуальной деятельности. К примеру, у обезьян имеется положительная корреляция между размером мозга и максимальным размером социальной группы. Характер этой корреляции таков, что можно рассчитать, какой максимальный размер группы мог быть у наших предков. Для современного человека получается, что максимальный размер группы – сто пятьдесят человек. В такой группе человек еще способен поддерживать индивидуальные отношения с каждым его членом, отслеживать его репутацию, свершения и провалы, горе и радости, и прочее, и прочее, и прочее. А на столь скромном круге личных знакомств сложной иерархии не построишь. Но человеческий мозг не может увеличиваться до бесконечности, так что для создания более крупных социумов необходимы какие-то дополнительные механизмы поддержания целостности. То есть необходимо было привить такие способности человекам, что бы Homo, в отличии от других приматов, были способны образовывать очень большие коллективы неродственных индивидуумов.

Для решения этой задачи, давайте сначала найдем, чем человек отличается от животного. Перво-наперво уточним следующее:

Экспериментально доказано наличие у животных многих «чисто человеческих» аспектов мышления и поведения. Это и зачатки логики, в т.ч. т.н. транзитивной логики; способность выполнять простейшие арифметические действия; зачатки «теории разума», способность понимать мотивы чужих поступков, т.н. «макиавеллианский интеллект», интриги и внутригрупповые альянсы, настоящие межплеменные войны у обезьян, зачатки бескорыстной взаимопомощи и эмпатии, то есть сочувствия, и многое-многое другое:

Обезьяны думают о будущем;

Рыбы обладают способностью к дедукции;

Мыши чувствуют чужую боль;

Шимпанзе способны к бескорыстной взаимопомощи;

Скворцы понимают грамматику.

Так, что качественной разницы между мышлением человека и животных нет. Есть у животных и культурное наследование – например, умение колоть орехи камнями передается из поколения в поколение в некоторых популяциях шимпанзе, причем в разных популяциях существуют разные традиционные методы колки орехов. И эти традиции передаются и сохраняются в популяциях шимпанзе тысячелетиями. И колка орехов – это не врожденное поведение, ему обучаются в первые годы жизни, причем обучаются долго и с большим трудом (обезьянам сильно не хватает рабочей памяти). Если это не мышление, то что же?..

Еще один интересный вопрос – есть ли у человека такие эмоции, которых нет, или почти нет у животных? Мы знаем, что даже такие чувства, как сильная привязанность к сексуальному партнеру, у животных есть, и даже регулируются они теми же нейропептидами и медиаторами, что и у человека. Однако у человека есть одна эмоция, почти не свойственная животным, и это – отвращение. Примерно два миллиона четыреста лет тысяч лет назад произошел переход гоминин от питания фруктами и насекомыми к питанию падалью в саванне. То есть произошло включение в их пищевой рацион ресурса, в необработанном виде не слишком подходящего для их пищеварительной системы, и потому быстро приходящего в негодное для употребления в пищу состояние. Так что у первопредков просто обязано было возникнуть чувственное ощущение, способное оградить их от поедания испорченной пищи. Отвращение, как защитная реакция, как грань, как черта за которой, как бы не велик был бы голод, человек не прикоснется к испорченно еде. То есть, важную роль в антропогенезе сыграли изменения в некоторых генах, связанных с системой эмоциональной регуляции поведения.

Тот же переход к питанию падалью – то есть переход к использованию ресурса, распределяющегося в пространстве и времени в высшей степени неравномерно – создало предпосылки для резкого обострения межгрупповой конкуренции между коллективами древних людей. А острая межгрупповая конкуренция у предков человека привела к комплексному развитию альтруизма и парохиализма (враждебностью к чужакам)[13], причем это было напрямую связано с вышеупомянутыми изменениями эмоциональной сферы. Уж во всяком случае – развитие парохиализма прямое следствие развития чувства отвращения. В этом-то и состоит одно из важных отличий человека от других животных в области эмоциональной регуляции поведения.

За эту особенность человеческой психики мы и зацепились – ряд моделей, основанных на теории игр, подчеркивал то обстоятельство, что внутригрупповая кооперация должна особенно сильно развиваться в условиях острой межгрупповой конкуренции. При этом, естественно, кооперация и альтруизм оказываются направленными только на «своих», то есть на членов своей группы. Увы, обратной стороной такого внутригруппового альтруизма становится враждебность к чужакам.

То есть самые лучшие человеческие качества – доброта, альтруизм, взаимопомощь – изначально неразрывно связаны с самыми плохими людскими качествами – в том числе со склонностью к межгрупповым конфликтам, войнам, с враждебностью ко всем, кто не с нами, кто непохож на нас, по-другому себя ведет и так далее…

Правда у нас была надежда – что с нашей помощью, когда-нибудь, социальная организация человечества усложнится настолько, что прежде враждебные друг к другу социумы сольются наконец в единое сообщество, способное вобрать в себя все человечество, – и во всем его многообразии.

Я прекрасно понимаю, – это длиннющее отступление от основного повествования довольно скучно, но я физически не могу удержаться от изложения здесь многих «лишних» подробностей. Все же этой работе была отдана существенная часть наших жизней – она была для нас надеждой на свободу, на независимость, на возрождение нашей цивилизации во всем ее блеске. Я до сих пор помню те светлые чувства, тот эмоциональный подъем, с которым мы ее исполняли.

Впрочем, Вы ничего не потеряете, если пропустите несколько следующих страниц, содержащих исключительно справочные сведения.

Итак, основываясь на столь удобном, приобретенном в результате отбора, фундаменте, мы вынуждены были пойти по пути выработки у наших подопечных специальных социальных адаптации, чтобы сделать возможным функционирование больших коллективов, в которых не все знают друг друга лично. Одной из таких адаптаций стала способность подавать, распознавать и высоко ценить сложные, дорогостоящие и трудно подделываемые сигналы, смысл которых – «я свой», «я один из вас», «мне можно доверять». Одно только это – чрезвычайно «ресурсоемкое» в интеллектуальном плане поведение. Второй обязательной адаптацией должно было стать умение мысленно вступать в «социальные отношения» с лицами, в данный момент отсутствующими. Без этого не смогли бы существовать большие организованные коллективы. Какой может быть порядок в племени, если люди выполняют свои обязанности только в присутствии вождя или родителя?[14]