Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик] Страница 21

— Мертвецы, — сказал Кессель, протягивая ему кружку с дымящейся жидкостью, ни запахом, ни видом не напоминавшей чай, — совершенно никому ничего не должны. Поверьте мне на слово. А про отрицательный отбор вы, конечно, правы.

Эней принял кружку, кивком поблагодарил и поставил рядом с собой на щербатый бетон.

— Ключевые слова — «а не жрать живых». А уж где им лежать и лежать ли — их дело.

Смотрел он мимо контактеров, на слегка подсвеченные путевыми огнями рельсы.

Габриэлян сидел, грея руки о свою кружку.

— Я хочу от вас, чтобы вы вынули своих из тюрьмы СБ. С шумом, с грохотом, без потерь. Я хочу, чтобы расследование показало, что налет осуществили те же самые люди, что расписывались «Небесной справедливостью». Вернее, я хочу, чтобы господина Ильинского отправили на Луну за служебное несоответствие. И чтобы его преемник точно знал, что безопаснее отпилить себе голову серебряной пилой, чем договариваться с Омском. Я так же не то чтобы хочу, но предпочту, чтобы ваша организация осталась нерасшифрованной и чтобы двое очень умных и опытных старших за Уралом решили, что операция была проведена через «прикормленное» подполье, — он отпил чаю. — Вашей сети не больше трех лет. Особо распространиться вы не успели. Вам нужно время. И информация. А мне еще довольно долго нужна будет возможность снимать головы чужими руками. Если хотите, назначайте цену размена сами. С учетом того, что я тоже не могу производить благодать в промышленных масштабах.

— Вы вообще ее производить не можете, — усмехнулся Эней. — Ни ординарную, ни освящающую. Почему именно «Тэнтю»?

«Молодец», — услышал он в наушнике. — «Ты только что им сказал, что ты католик. Какого черта, спрашивается в задачке?»

— Марка, — ответил Габриэлян. — Вас считают осколочной группой. И очень плотно и упорно ищут. Там, где отметились вы, просто не увидят организованного подполья. А Ильинскому не простят, что он вас упустил.

— Зачем вам это, господин Габриэлян? Лично вам, Вадиму Габриэляну? И лично вам, Эндрю Кесселю? И вашему стрелку? Не сотрудникам аппарата московского гауляйтера, а лично?

Забытая кружка исходила паром рядом у него под рукой, другой рукой он подпер голову.

— По двум причинам, которые касаются вас. В настоящий момент мы работаем на Волкова. Не на Москву, не на СБ, не на старших и даже не на господина советника. А лично на Волкова Аркадия Петровича. Его интересы со временем наверняка войдут в противоречие с вашими, но сейчас такого противоречия нет. Это раз. Что делается за Уралом и на Дальнем Востоке, вы знаете. Вы говорили об отрицательном отборе — это отрицательный отбор в квадрате. А в Аахене нет единства и многие не прочь поэкспериментировать. Я полагаю, что через несколько лет совет Европейской России будет готов на любые, подчеркиваю, любые меры, чтобы не стать частью этого эксперимента. Если, конечно, совет не согнут в дугу раньше. Поверьте, людям подвида rattus famulus тоже не улыбается оказаться в сибирской ситуации.

«Эней, игра стоит свеч, — сказал Антон в наушнике. — Они рискуют, причем от себя лично. А нас они не сдали».

— Поэтому вы взяли на себя разгром «Морены»? — Эней наконец-то отпил из уже остывшей кружки. Жидкость как раз была того градуса, который он предпочитал — уже не обжигающая, но еще горячая. Это был безумно крепкий чай, горький и пряный на вкус — с лимоном, мятой, имбирем и еще чем-то ароматным. — Я распишусь на лбу у господина Ильинского. Но мы с вами останемся врагами.

…А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари, ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри, гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире — все это исполнено смысла и занято в тайной игре. И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг в своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг, за темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, — покоя, который исходит от этой неясной игры…

— У меня нет врагов, — сказал Габриэлян. — И уж простите, менять эту ситуацию из-за вас я не собираюсь. Но взаимных обязательств — кроме особо оговоренных — между нами нет, не было и не будет. Поверьте, вы мне — как представитель своего подвида — неприятны не меньше, чем я вам. И примерно по тем же причинам. Да, а что касается «Морены», — Габриэлян улыбнулся, ему нравился чай, ему нравился разговор, ему очень нравился Эней, только совершенно непонятно было как именно он ему нравился. Эней при виде этой улыбки посочувствовал Пятачку — при таких-то слонопотамах никакие бармаглоты уже не нужны. — …То одно зрелище человека, работающего в паре со старшим, стоило того, чтобы вас не выдавать. Ну и то, что файлы остались на месте, я оценил тоже.

— Какие файлы? — спросил Эней. Можно было поклясться, что о файлах он слышит первый раз. — Почему вы называете их «старшими»?

«Потому что они сами так себя называют, — напомнил Цумэ. — А у этих — привычка.»

— Потому, — сказал Габриэлян, — что оппонентам, особенно оппонентам сильнее себя, не дают презрительных кличек. Это непродуктивно. Их самоназвание меня вполне устраивает. Тем более, что оно достаточно точно их описывает. Да, и, не поймите меня превратно. Это мое мнение даже угодило в мое личное дело.

Кессель фыркнул.

— Его личное дело читать даже интереснее, чем мое. И в отличие от моего, оно лежит в относительно открытом доступе. Еще чаю?

— Нет, спасибо.

Эней бы не отказался заглянуть в свое дело. Что такое дело есть, он не сомневался. Эта странная пара интересовала его все больше и больше. Аахен, Нью-Йорк… В свое время Ростбиф и Райнер пытались узнать хоть что-то — но добыли лишь жалкие крохи.

— И с чего вы взяли, что я работаю в паре с… со старшим? — последнее слово Эней выделил неожиданно знакомой обоим его собеседникам интонацией.

— Это уже за пределами аванса, — сказал Кессель. — Тем более, что чаю вы больше не хотите. Вы не стерли записи камер бара. А ваш партнер там ходил, говорил, расплачивался. И он не пошел в зал, хотя оттуда в левое крыло входить удобнее. Так что даже не встреться мы с ним сегодня, мы бы не сомневались в его… видовой принадлежности. Вам нужно что-то делать с его пластикой — рано или поздно он на ней сгорит.

— Я о другом, — Эней впервые улыбнулся за время разговора. — За совет — спасибо. Но варков в моей группе нет. А теперь к делу. То есть к операции.

— Господин Искренников, — тихо позвал Габриэлян, — подойдите сюда на минуточку, пожалуйста.

Тишина. Эней поднес левую руку к горлу — к ларингофону, и отстучал короткую серию — пять или шесть щелчков. Игорь возник рядом с костерком — и совсем не с той стороны, откуда можно было ждать. Габриэлян протянул Игорю стандартный лепесток флеш-памяти.

— Вас не затруднит переправить это к вашему аналитику — пусть пока посмотрит?

Игорь взял флешку и также молча исчез. Эта непроницаемая парочка у костра совершенно ему не нравилась — а еще больше не понравилось то, что Габриэлян обратился к нему через голову Энея.

Господин референт отцепил от пояса планшетку, раскрыл, протянул Энею.

— Это план следственного блока М. Блок человеческий. Секции для старших в противоположном крыле, что вообще-то хорошо, там куда более серьезная система безопасности. Вас интересуют вот эти камеры. Кратчайший маршрут от тамбура выделен красным. Желтый — запасной. Меньше шансов кого-то встретить, но там ремонт и могут не пройти носилки.

— Носилки?

Вопрос Эней задал скорее для проформы — все-таки с момента первого ареста прошло уже пятьдесят два часа, и он только хотел уточнить, к чему готовиться.

«Семь человек, — сказал Кен. — два минивэна и джип у нас есть».

— На месте вам понадобится фельдшер, а лучше врач. Госпитальное оборудование в точке доставки.

— Вы их видели?

— Я читал выписки из следственного дела и знаю процедуру. Вы их кодировали от сывороток и гипноза. Остается стандартный коктейль — боль, бессонница, сенсорная депривация, — на лице господина референта появилось почему-то почти мечтательное выражение. — Ничего опасного — калечить их никто не захочет, расследование идет обычным производством, да и следственную группу все время тасуют. Но на своих ногах они не уйдут.

Световое перо ткнулось в маленькую иконку.

— Вот здесь, внутренние коды доступа на эту ночь и на следующую.

— Как вы обеспечите себе алиби?

— А мне их неоткуда знать. Более того, в теории, коды на послезавтра не может знать никто — их генерируют за несколько часов до того как. А на практике машину не перенастраивали со времен Тамерлана и она предсказуема до 28 знака. Господина Ильинского стоило бы вывести погулять хотя бы за тот кабак, что он развел у себя в управлении, — если бы кто-то вздумал судить по интонациям Габриэляна, то решил бы, что некомпетентность Ильинского в глазах референта является куда более серьезным проступком, нежели предательство, убийство и употребление людей в пищу. В некотором роде, так оно и было. — Но это — уже внутри. Теперь о том, как попасть в тамбур. Раз в сутки, ночью, в екатеринбургское СБ прибывает курьер из Москвы. За данными. Копии всех обновлений, сделанных в банках данных СБ региона, идут ему. Это, кстати, одна из причин, по которой господин Ильинский, при всем желании, не может прекратить следствие вовсе. Курьеров на регион — человек 200. Начальник ночной смены «предбанника» — опытный офицер, 18 лет службы — их почти всех знает в лицо.