Александр Усовский - Эра негодяев Страница 21

— Твою мать! Может, ваша машина ошибается?

— Есть такая вероятность. Впрочем, машина дает допуск на действия внесистемных факторов, которые кардинально изменят ситуацию. Вероятность успеха — где-то шесть сотых процента.

— И что дальше делать?

— Рыпаться. Знаешь байку про двух лягушек в крынке со сметаной?

— Знаю. И много мы нарыпаемся? Шансов же нет?

— Ну, шесть сотых процента у нас все же есть.

— Немного.

— Немного, согласен. Но шанс есть. Мы — наша контора, и ты в том числе — и есть тот самый внесистемный фактор, который в нужное время и в нужном месте должен будет переломить худую судьбу. Как та последняя соломинка, что ломает горб верблюду. То, что мы ввязываемся в бузу на Балканах — означает, что мы вступаем в бой с нашим врагом в предполье, в предмостном укреплении. Потому что завтра, очень может такое случится, нам уже придется сражаться с ним на улицах наших городов.

— Что ж, раз дело так серьезно…

— А ты сомневался? Ты Толкиена, конечно, читал?

— А то! Как только появился, году, кажется, в девяносто втором.

— Значит, помнишь Арагорна?

— Который потом стал королем Минас-Тирита?

— Его. Он и его товарищи — Следопыты, витязи Нуменора — охраняли мир Хоббитании, Раздола и прочих сказочных стран — от зла и невзгод, не ожидая для себя льгот и привилегий. Сражались со Всеобщим врагом, зная, что шансов все равно нет, что зло все равно неудержимо катиться на них девятым валом и, рано или поздно, все они полягут в этом безнадежном сражении. Знали — и все равно считали нужным встречать врага лицом к лицу и с оружием в руках. Так вот: мы с тобой — такие же хранители, только этого, нашего, мира. Просто живем не в сказке — вот и вся разница. А функции такие же, и враг тот же, и желает он нашей стране того же — разрушения и погибели. Так что ничего в мире не меняется — меняются лишь действующие лица одной и той же бесконечной пьесы. Сегодня — наш черед принять вызов судьбы. И шансов на успех у нас не больше, чем у сказочных дунаданцев Толкиена. И плакать по нас никто не станет — случись что… Ты учти, что трилогия Толкиена — не совсем сказка; вернее даже, совсем не сказка. Это матрица, по которой идет развитие человечества! Причем, заметь, ее можно приложить к любому моменту человеческой истории — и всегда она будет в масть… Если убрать из нее всяких сказочных персонажей — или заменить их на людей — то совпадения будут вообще стопроцентными! Старик написал не сказку — он создал алгоритм решения главной стратегической задачи для любой нации, борющейся за свое выживание. А выживает, друг мой Одиссей, лишь та нация, которая, наперекор злой судьбе, продолжает рыпаться. Не вся, конечно — но в лице своих передовых дозоров продолжает вести войну, когда враг, кажется, уже везде одержал верх. Никогда не сдаваться — и тогда из самой безнадежной ситуации появляется выход. Вот в чем ценность этой книги! — Левченко внезапно замолчал, немного устыдившись своего напора; затем, уже совсем другим тоном, спросил: — Кстати, что у тебя в личной жизни?

— Да так, тишина… Ходит ко мне тут одна, официантка из кафе 'Золотой петушок'. Добрая девушка… Плакать, если что, не станет.

— А та твоя романтическая история с немкой из ГДР?

— Она так и осталась романтической историей. Причем, за давностью лет, историей уже античной. Шесть лет прошло…

— Ну что ж, жаль, конечно… Но ничего не поделаешь. Ну, вот мы и пришли к твоему дворцу. Подниматься не буду, жду четырнадцатого и два последующих дня. Все, будь здоров!

— И вам не кашлять. Счастливого пути!

— Спасибо. Ну, я пошел.

Обменявшись рукопожатиями, они разошлись в разные стороны. Левченко — направо, на вокзал, его собеседник — налево, вверх по проспекту Революции — к себе домой. И если бы подполковник, отойдя на десяток шагов, обернулся — он бы не узнал недавнего своего собеседника. По направлению к центру города шел человек, не имевший ничего общего с тем обитателем подзапущенной холостяцкой квартирки, которого подполковник Левченко увидел три часа назад — другая походка, выпрямившаяся спина, поднятая голова. По проспекту Революции шел мужчина, причастный к большому и важному делу; и он не знал — и не хотел больше знать никогда! — того, недавнего, уставшего человека с потухшими глазами, бессильно опустившего руки.

Одиссей шел по тихой в этот праздничный день неширокой улочке, носящей столь громкое название — и с каждым шагом он все дальше и дальше уходил от еще недавно царившей в его сердце безысходности и сумеречного состояния духа. Мир обретал яркость и цвет; у него даже закружилась голова от внезапно нахлынувших запахов весеннего цветения — это ничего, что сейчас на дворе ноябрь, слякоть и дождь! — и жизнь в ее красочности снова становилась похожей на полнокровные рубенсовские полотна, на глазах сменяющие бледные любительские акварели тусклого 'вчера'.

Шесть сотых процента? Отлично! Если умная машина дает ему и его стране шесть сотых процента на удачу — значит, у него еще уйма шансов! Лидийский царь Крёз по сравнению с ним — жалкий подзаборный нищий! Как там говорила Герди? 'Мир мертвецов'? В котором у него и у его страны нет будущего? И что завтра они будут рабами — причем хозяева будут освобождены даже от обязанности их кормить? Отлично! Мы еще посмотрим, милая моя рационально мыслящая возлюбленная, свет моей жизни, бесценный алмаз моей души — за кем будет 'завтра' на этой земле!

Наконец-то в нем нуждались — что ж, значит, пришло его время; шесть сотых процента? Да ведь это же немыслимо высокий шанс для того, у кого еще недавно не было вообще ни одной стомиллионной! Герди, я люблю тебя!

Генерал был мрачен и как-то непривычно угрюм — таким его подполковник ещё ни разу за свою службу не видел. Значит, случилось нечто такое, что повергло несгибаемого оптимиста Калюжного в состояние жестокой подавленности — что? Но долго терзаться в неведении вошедшему в кабинет шефа подполковнику не пришлось — взглянув на вошедшего зама, генерал бросил, тяжко вздохнув:

— Херовые новости, Левченко. — И с этими словами Калюжный швырнул на стол перед подполковником номер болгарской газеты '24 часа'. Ни 'здравствуй', ни 'как съездил?' — по ходу, новости, таящиеся в этой газетёнке, были действительно что-то уж слишком скверными, раз шеф решил не тратить время на ненужную вежливость.

— И что там?

— А ты почитай, почитай. На второй странице, внизу, мелким шрифтом. И учти, что газетка эта издается холдингом 'Ньюспейпер групп Булгария', который, в свою очередь, есть собственность германского концерна 'WAZ'. Не 'ВАЗ', который 'Жигули', а который с девяносто шестого года владеет всей периодической печатью Болгарии. И всё, что тут написано — написано совсем не просто так, для удовлетворения тяги публики к знаниям.