Виктор Телегин - Двойное проникновение Страница 21

Фондорин нахмурился.

– Какой осмотр?

– Приватный.

И тут произошло нечто, заставившее Петра Эрастовича охнуть. Врач сунул руку под юбку раненой женщине и ощупал ее гениталии. Вынул руку.

– Вот так.

– ВЫ ЕБАНУЛИСЬ?

– Петр Эрастович, – голос Горчакова стал жестким. – Вы обязаны это сделать. Как чиновник по особым поручениям.

Фондорин уставился на него: злость закипала в груди, скованной имперским мундиром. Но Горчаков выдержал этот взгляд.

– Вы обязаны, Петр Эрастович.

«Да, обязан», – мысленно согласился с ним Фондорин.

Если следователь прокуратуры и медик Специальной Группы Противодействия заявляют, что он обязан: он обязан. Но если это дурная шутка… Клянусь, они добавятся к спискам погибших при крушении…

Зажмурившись, Петр Эрастович сунул руку под юбку.

Сколько раз он делал это! Например, на светских раутах подходил к незнакомке, проверял, есть ли на ней трусики. Нащупывал клитор. Незнакомка закатывала глаза, не смея стонать (вокруг до черта людей), в ее руке дрожал бокал со вдовой клико. Она кончала, и Петр Эрастович скрывался в толпе, облизывая палец.

Так и сейчас он ожидал нащупать знакомые очертания: холмик, разделенный щелью, мягкие губы, обнимающие твердый клитор. Но нащупал чиновник иное.

– Еб твою сраку, – воскликнул он, бледнея.

Вместо холмика со щелью под юбкой раненой женщины был стандартный набор не слишком рьяного туриста: колбаса и два яйца.

4 марта 2017 года

Когда Алексей очнулся и, открыв глаза, увидел сидящего в кресле холеного господина с усиками и седыми висками, он подумал: «Лучше б не просыпаться. Не просыпаться…»

В посттравматическом бреду Навальный, подобно Вере Павловне Чернышевского, видел государство с идеальным строем. В этом государстве выборы честные, чиновники неподкупные и нет Путина.

– Очнулись, мадам?

Алексей посмотрел на холеного господина.

– Пить…

– Скотч, пиво?

– Воды.

Господин с усиками хлопнул в ладоши. В палату вбежала медсестра.

– Воды принесите.

Алексей вырвал высокий стакан из рук медсестры и вмиг осушил. Вытер губы рукавом пижамы.

– Унесите стакан.

Господин с усиками дождался, когда за медсестрой закрылась дверь, повернулся к Навальному.

– Меня зовут Петр Эрастович Фондорин, я чиновник для особых поручений.

Фондорин мог бы не представляться: Алексей был наслышан про этого ублюдка, ручного пса Путина, готового перегрызть глотку родной матери за «покушение» на имперскую идею.

– Вижу, вы знаете, кто я, – холодно усмехнулся Петр Эрастович. – Но кто вы… мадам?

Алексей сжал кулаки.

– Молчите? Напрасно. Уверяю вас, у нас есть все возможности для того, чтобы помочь вам заговорить.

В голосе чиновника для особых поручений сквозила доброжелательность, но именно из-за нее холодок пробежал по спине Навального.

– То, что вы берлогер, очевидно, – сказал Фондорин, достал портсигар, подумал, спрятал обратно. – Эта конспирация, эти сиськи, – топорная робота. Надо же, имплантировать сиськи, и оставить хуй.

Фондорин откинулся на спинку кресла и расхохотался. Алексей с ненавистью смотрел на его коренные (превосходные) зубы.

– А может быть, – Петр Эрастович прищурился, – кому-то был очень дорог хуй? Может быть, кто-то был, так сказать, к нему привязан и не решился пожертвовать ЭТИМ ради идеи?

Алексей вздрогнул: на что намекает этот павлин?

– Мы поможем вам и в этом. Бурматов!

В палату вошел детина в форме батальона «Наши» с желтым чемоданчиком.

«Что там, что в желтом чемоданчике?» – в панике подумал Навальный.

Бурматов поставил чемоданчик на стол.

Щелкнул замочек.

Фондорин поднялся с кресла, запустил руку в чемодан. Металлический перезвон…

«Лучше б не просыпаться».

Петр Эрастович поднял скальпель (солнечные зайчики запрыгали по стенам), хищно улыбнулся.

– Неееееет!?- заорал Алексей. – Нет! Нет! НЕТ!

– Уже лучше, мадам, – кивнул Фондорин. – Мы еще не начинали, а язык уже развязался.

– Я расскажу все, – Навальный заплакал, как мальчик, которому в глаза попал песок. – Только, умоляю, оставьте мне его… Не кастрируйте меня.

Фондорин опустился в кресло. Скальпель подрагивал в тонких пальцах.

– Ты берлогер?

– Да.

– Имя?

– Алексей.

– Фамилия?

– Навальный.

Бурматов издал звук, похожий на отрыжку льва, только что сожравшего антилопу. В глазах Фондорина полыхнул огонь.

– Навальный, – хрипло повторил чиновник. – Неожиданно…

– Это успех, Петр Эрастович, – заискивающе вставил Бурматов.

Фондорин взглянул на помощника, процедил сквозь зубы:

– Пшел вон.

Бурматов, пятясь, скрылся за дверью. Фондорин вновь обратился к Навальному.

– Цель?

– Что?

– С какой целью вы ехали во Владибург?

Алексей посмотрел на сверкающий скальпель, затем в сверкающие глаза чиновника по особым поручениям: этого не обманешь, этот вытянет все жилы, выдавит кровь каплю за каплей, но своего добьется. Садист-аристократ, дьявол.

– У меня назначена встреча.

– С кем?

Навальный шмыгнул носом.

– С мистером Б.

Под глазом Фондорина задергалась жилка.

– Мистером Б?

– Да.

– Когда и где назначена встреча?

– Шестого марта на Красной площади.

Фондорин рассмеялся.

– Молодцы, берлогеры. Назначить встречу под боком у Вождя – это смело. И это может прокатить. Молодцы.

Он избытка чувств Петр Эрастович взмахнул рукой. Скальпель пронесся рядом с лицом Алексея, тот вскрикнул.

– Пардон.

Фондорин наклонился вперед.

– Скажу вам откровенно, Алексей, я давно вас ищу. Очень давно. Иногда мне казалось, что я никогда вас не поймаю. Это, знаете ли, угнетает.

Скальпель послал зайчика прямо на лоб Навальному.

– Да, угнетает. А я человек живой, люблю выпить и хорошенько потрахаться. Знаете, как мерзко трахаться в угнетенном состоянии.

На кончике скальпеля поселилось солнце.

– Но вы все-таки в моих руках, Алексей. И я намерен узнать все.

В голосе Фондорина звякнул металл.

– Я выжму вас, как губку, Алексей. Выжму. Как губку.

Чиновник резко поднялся. Навальный вжался в спиной в подушку.

Петр Эрастович кивнул и вышел из палаты.

Алексей ощутил мокроту и, опустив глаза, увидел расплывшуюся по простыни желтую лужицу.

После разговора с Навальным Петру Эрастовичу Фандорину захотелось расслабиться. Много лет он гонялся за лидером берлогеров и всегда хитрый лис уходил он него. Но не в этот раз.