Тим Леббон - Конг: Остров Черепа Страница 22

Огромный зверь перевалил гребень холма и устремился вниз – напролом, круша деревья и разметывая груды валунов на своем пути. Он явно спешил, и вскоре Конрад понял, куда. Зверь торопился к одной из воронок, оставленных взрывами сейсмических зарядов. Там полыхал пожар, быстро углублявшийся в джунгли, пожирая все и вся на своем пути. Над двумя длинными извилистыми стенами пламени клубился дым – жирного, маслянистого цвета смерти.

Чудовищный зверь оглянулся назад, в сторону Конрада, и заревел. Конрад похолодел: казалось, гневный рев адресован именно ему и никому иному. Бросившись наземь, он распластался по скале. Да, он был уверен, что с такого расстояния гигантской горилле его не разглядеть, однако отчетливо почувствовал на себе ее ненавидящий взгляд.

Рев утих. На миг зверь замер и опустил взгляд, словно изучая воронку. Затем он принялся тушить пожар, загребая огромными ладонями землю и забрасывая ею пламя. Вскоре с пожаром было покончено. Последние облачка дыма рассеялись в воздухе. Тогда зверь, устало отфыркиваясь, сел и начал ощупывать израненную грудь, плечи и морду. Слегка успокоившийся, он выглядел не так угрожающе. В облике исполинской обезьяны проступило нечто до боли человеческое.

Конрад пришел в восторг. Конечно, эта тварь погубила столько людей – но в то же время не сделала ничего дурного. Ведь это они явились сюда и первыми начали швыряться бомбами. Зверь же – просто защищался.

Развернувшись, Конрад отправился назад – тем же путем, каким пришел. Спускался он гораздо медленнее и осторожнее, а внизу через каждые несколько шагов останавливался – проверить, не вернулась ли гигантская змея, и наслаждаясь последними минутами одиночества.

Вскоре ему предстояло вернуться к Уивер и всем остальным. Вернуться, уже зная, что нужно делать дальше.

А нужно было возвращаться домой…

Глава двенадцатая

Паккард быстро шагал сквозь заросли, ведя за собой тех немногих, кому посчастливилось уцелеть. Обойдя несколько сбитых машин, они обнаружили очень много погибших. Двое оказались еще живы, но, ужасно израненные, истекавшие кровью, тоже были обречены на смерть. Его людей!.. Его боевых товарищей истребляли на его глазах, втаптывая в грязь, как букашек! Ни разу за всю свою не столь уж и короткую жизнь ему не приходилось бессильно наблюдать, как истребляют тех, кого он любит…

Прежде чем зверь исчез, Паккарду показалось, что они встретились взглядами. В тот миг он молча поклялся отомстить. А зверь взревел, насмехаясь над ним, и пошел прочь с презрительным равнодушием. Издеваясь над ним. Бросая вызов.

«Ничего, ублюдок, – подумал Паккард. – Я до тебя, сукина сына, доберусь».

Релеса нашли под деревом. Он получил множество ушибов, истекал кровью, однако был жив, хоть с виду и не горел желанием признавать этот факт. При виде подходящего Паккарда и остальных он расплылся в улыбке и закрыл глаза.

– Брось, Релес, брось, сердце у тебя бьется, – сказал Паккард, хлопнув его по щекам. – Я отсюда слышу. Поднимайся. Это приказ.

– Полковник…

Релес неуверенно поднялся на ноги, моргнул и застонал.

– Ты в порядке?

– Ага, только на нас напала… – он не смог заставить себя закончить фразу.

– Знаю. Вижу, ты в порядке. Глянь-ка, не найдется ли рабочей рации.

Паккард оглядел уцелевших бойцов. Да, не много же их. Перепуганные, окровавленные, зрачки во весь глаз… И он должен вновь сплотить их и повести за собой. Именно для этого он здесь. Да, его ребятам нужен покой и отдых, а этого он им обеспечить не мог.

Но, пожалуй, мог предложить кое-что другое.

Подошедший сбоку Релес подал полковнику аварийную рацию. Он еще не оправился от встряски, но был рад снова оказаться вместе с товарищами.

– «Лис-первый» – всем. Доложите обстановку. «Лис-первый» всем станциям. Общая проверка. Прием.

– Первый, я «Лис-семь»… Чепмен…

– Чепмен! – воскликнул Паккард. – Чепмен, ответь. Повтори свое местонахождение.

– Первый, я у «Си Стэллиона». Я сбит, других выживших нет. Нахожусь у места падения… четыре километра к западу, самый высокий горный пик. Новэмбер-альфа, азимут три-ноль-ноль.

Паккард вынул из кармана карту с навигационной сеткой. Составленная на основе снимков «Ландсата», она отображала известные элементы ландшафта с кодовыми обозначениями, присвоенными его группой.

– Роджер[34], Чепмен, запад, самый высокий горный пик, принял.

– Роджер, – ответил Чепмен, – новэмбер-альфа, три-ноль-ноль!

– «Лис-семь», оставайся на месте, – сказал Паккард. – Чепмен, мы идем к тебе. На «Си Стэллионе» хватит оружия и боеприпасов, чтобы прикончить эту тварь. Осмотрись на местности, выбери место для засады.

– Вас понял, – ответил Чепмен. – Осмотреться на местности, ждать подхода группы. Направл…

Рация затрещала, и связь прервалась.

– «Лис-семь», ответь, – позвал Паккард, сменив частоту. – Чепмен, ответь. Джек!

Связь пропала.

Паккард покосился на Релеса, стоявшего рядом с пистолетом наготове. Несмотря на потрясение от только что пережитого, он и остальные держались и действовали, как и подобает опытным солдатам. Трое заняли оборонительные позиции вокруг места катастрофы, остальные осматривали разбившуюся машину в поисках боеприпасов и провизии. Один из бойцов собирал личные жетоны погибших.

– Ждешь суточного отпуска, специалист? – спросил Паккард. – Или все же готов выдвигаться?

Миллс сидел на земле, привалившись спиной к стволу дерева. Его M16 лежала наготове поперек коленей, но при взгляде на нее его всякий раз разбирал смех. Однажды Миллсу довелось убить человека из этой винтовки – выстрелив издали, он попал ему в живот, а после, подойдя ближе, пустил пулю в голову. Ощущения были не из лучших. В нем никогда не было той напускной храбрости, с которой держались многие другие. Больше того – Миллс твердо верил, что мало кто способен убить другого, не убив при том и частичку самого себя. Поэтому «Убей или умри» для него никогда не сводилось к однозначному «все или ничего».

А тот убитый до сих пор снился ему в ночных кошмарах.

Взглянув на винтовку, он представил себе, как пуляет из нее в зверюгу, сбившую их вертолет, и вновь рассмеялся.

Со стороны разбитого «Хьюи» подошел Коул. Машина загорелась и взорвалась, едва они успели выбраться и отбежать подальше. Но стоило пламени погаснуть, он принялся копаться в дымящихся обломках и теперь держал в руках банку консервированных фруктов из полевого рациона, каким-то чудом уцелевшую при взрыве. Вскрыв ее на ходу, он отправил ложку в рот.

Миллс вытаращился на товарища, не веря собственным глазам.

– Коул, какого черта ты делаешь?

– Ем, чтобы не умереть с голоду, – объяснил тот.

– На нас только что напала какая-то макака размером с небоскреб!

– Горилла.

– А?!

– Не макака, а горилла. Но ты прав, столкновение действительно необычное.

– И это все? Все, что ты можешь сказать?

– А что тут скажешь. Боевым уставом такое не предусмотрено, – пожав плечами, Коул зачерпнул из банки еще ложку фруктов. – В сложившейся ситуации мы сделали все, что могли.

Миллс поднялся на ноги и хотел было сказать что-то еще, но тут сзади донесся шорох. Там, в зарослях, кто-то осторожно двигался. Миллсу подумалось, что той огромной скотине осторожничать незачем, однако он упал на колено и развернулся, направив ствол винтовки на кусты позади.

Раздвинув низко склоненные ветки, в поле зрения показался Паккард.

– Не стрелять, – скомандовал он, выходя на открытое место.

За ним появился Релес и еще несколько человек, нагруженные оружием, носимыми аварийными комплектами и полевыми рационами.

– Господи Иисусе, сэр, – выдохнул Миллс. – Вы живы!

– Да, если только здесь не рай, а вы, уроды, не ангелы, – ответил полковник. – Сколько у нас еще выживших?

– Из летного состава – семеро, – доложил Миллс. – Погибших трое – Ходжс, Сараф, Галетта. Остальные не обнаружены, но я видел, как их машины были сбиты, и…

Он протянул командиру три жетона. Паккард принял их и спрятал во внутренний карман. «Еще три письма писать нашему полковнику…» – подумал Миллс.

– А что с гражданскими? – спросил полковник. – Где Ранда?

Миллс указал через плечо большим пальцем:

– Там. Сидит на камне. Молчит.

– Молчит… – Такого выражения на лице полковника Миллс еще не видел и от души надеялся не увидеть впредь. – Ладно. У меня – заговорит.

Уивер очень не любила поломок аппаратуры: разбить объектив – все равно, что потерять руку или ногу. Фотокамера была для нее не просто инструментом – она открывала для Мейсон мир. Порой казалось, что истинная реальность существует лишь по ту сторону объектива. Возможно, камера защищала ее от жестокой правды жизни – служила системой безопасности, вроде толстого стекла, отделяющего посетителя зоопарка от диких зверей. Только укрывшись за камерой, она обретала уверенность в себе и была способна на все.