Федор Кандыба - Горячая земля Страница 22

— Что обозначают буквы «ОЧК»? — продолжал Хургин. — Никто этого не знает. Мест с повышенным геотермическим градиентом у нас много. Всех не обойдете, не облазите. Мы не можем найти эту местность на основании таких скудных данных.

— Данные вовсе не такие скудные, — продолжал отстаивать свою позицию Дружинин. — Река, кольцо гор, горячая земля, наконец пещера — вероятно, кратер потухшего вулкана… Это не иголка, профессор…

— Где же вы будете искать все это? — засмеялся Хургин. — На Камчатке, на Чукотке, на Кавказе, на Памире или в Карпатах?

— К окончательному выводу я еще не пришел. Кавказ и Карпаты достаточно подробно изучены. Там мы, по-видимому, не найдем того, что изображено на этом плане. Значит, остается Памир и Дальний Восток. Может быть, нам удастся узнать, в каких краях бывал Петров, и мы двинемся по его следам…

— Поиски займут тридцать лет, и неизвестно, что вы найдете. Лучше заниматься докторской диссертацией, чем разгадкой ребусов.

— Я вижу, мы не договоримся, — едва сдерживая гнев, сказал Дружинин. — В таком случае мы найдем это место без вашей помощи. Этим же летом мы с Ключниковым отправимся на поиски.

Хургин пожал плечами.

— Что ж, поищите в свободное время. Когда найдете, принесите и положите на этот стол все данные, расчеты и чертежи. Если они будут соответствовать этому, — указал он на фотографии, — я первый предложу начинать стройку.

Часть вторая

Остров Черного Камня

Глава первая

Дождливый день

Длинный дождливый северный день был на исходе. Над Чукоткой несся шторм. Порывистый ветер гнал низкие рваные облака над свинцово-серым морем и темными скалами берега. Тучи клубились над склонами невысоких чукотских гор, то закрывая, то снова обнажая мокрый камень.

Скалы побережья были окаймлены белой пеной прибоя. Ветер подхватывал пену и нес ее вдоль берега, превращая в облака мельчайших брызг. Пронзительные крики чаек сливались с шумом волн.

В защищенной высокими холмами бухте Рыбачьего поселка было тихо. Холмы преграждали дорогу ветру. В бухте лишь бежали по воде темные полоски ряби да причудливо извивался дым труб консервного завода, тянувшийся над бревенчатыми домиками поселка и зданиями пушной фактории, школы и больницы.

В бухте собралось довольно много судов. Одни выгружали очередной улов рыбы, другие дожидались, пока уймется буря: выходить в открытое море в такую погоду было мало смысла.

На скале, неподалеку от выхода из бухты в море, сидели двое мужчин. Один из них, круглолицый, гладко выбритый толстяк, выглядел довольно легкомысленно. Он был в крахмальном воротничке, новенькой светлой фетровой шляпе, в нарядном, хорошо выглаженном пиджаке, из-под которого виднелись брезентовые брюки, заправленные в огромные меховые сапоги — торбаза.

Другой, высокий, в черном кожаном пальто, такой же фуражке и в высоких, забрызганных грязью сапогах, был озабочен и немногоречив. Он продолжал разговор с толстяком, очевидно, только потому, что, кроме него, никого здесь не знал.

— Нечего и ждать. Эта лоханка разбушевалась так, что теперь сюда не доберешься. Смотрите, какие страсти! — сказал толстяк, показывая на высоко взлетающие тучи брызг у прибрежных камней.

— Я не теряю надежды, — коротко заметил высокий.

— А я потерял! Давно потерял всякую надежду. Жду только из принципа, — засмеялся толстяк. — Сегодня день моего рождения. Мне нужны поздравительные телеграммы. Я фельдшер, интеллигентный человек, я не могу без поздравительных телеграмм. Мне плевать на бури…

— Вы еще получите свои телеграммы, — сказал высокий.

— Может быть, даже самолет из Москвы не пришел в эту проклятую погоду. На Чукотке все бывает.

Толстяк снова засмеялся.

— Однако здесь слишком скучно ждать. Может быть, подождем катера в столовой?

Высокий молча наклонил голову в знак согласия.

Собеседники поднялись и, окинув еще раз взглядом выход в море, направились к пристани, рядом с которой стояло длинное бревенчатое здание столовой.

Там собралось довольно много народа. За столиками сидели рыбаки, закончившие сдачу рыбы, охотники-чукчи, привозившие меха в факторию, эскимосы, которые приезжали в поселок по делам, матросы стоявших в бухте катеров, молодые офицеры с ближайшего пограничного поста.

За стойкой кипел большой пузатый самовар, на буфете красовались ряды бутылок с разноцветными напитками и коробки с конфетами, затянутые прозрачными целлофановыми пленками. На столах стояли букеты крупных садовых цветов, выращенных здесь, к общему удивлению, любителем цветов — поваром.

Посетители относились к цветам, выросшим на далеком севере, с особым уважением. Компания молодых эскимосов-китобоев громко требовала, чтобы им на стол поставили самый большой букет.

Играла радиола. Звуки музыки сливались с гортанной речью чукчей и эскимосов и скороговоркой камчадалов.

Фельдшер и его спутник ели тюленьи ласты по-чукотски, пили владивостокское пиво и продолжали разговор, начатый в бухте.

Человек в кожаном пальто выглядел несколько более оживленным.

— Приехал с попутчиками, — рассказывал он. — Объехал и обошел почти все геологические партии, работающие сейчас на Чукотке. И все напрасно…

Фельдшер посмотрел на след ожога на щеке своего собеседника и спросил:

— А почему вы направились именно сюда?

— Это не так легко объяснить… — сказал тот. — Он вынул из кармана черный кожаный кисет и положил его на стол. — Я видел у того товарища чукотские рукавицы. Вот его кисет. Смотрите, он из моржовой кожи и на нем чукотский орнамент… Очевидно, мой товарищ был в этих местах… Я решил начать поиски отсюда. И вижу, что напрасно.

— Значит, Чукотка оказалась совсем не горячей?

— Земля холодней, чем где бы то ни было. Почти всюду вечная мерзлота. Вероятно, я уеду ближайшим пароходом… Я тоже жду телеграммы.

Дружинин пил пиво и рассеянно смотрел на своего собеседника.

Несвязные слова фельдшера странным образом перекликались с мыслями Дружинина.

Волна надежд, охватившая друзей после получения чертежей Петрова, начинала спадать. Едва дождавшись весны, Дружинин и Ключников взяли отпуск и отправились: один — сюда, на Чукотку, а другой — в Таджикистан.

Поиски горячей земли продолжались уже два месяца и ни к чему не привели. Ключников писал, что ему не удается найти ничего похожего на место, план которого был в чертежах Петрова. Дружинину везло не больше.

Разочарование было тем острее, что здесь, на Чукотке, Дружинин все время вспоминал Валентину, работавшую не так далеко отсюда — на руднике Белые Камни.