Адам Робертс - Соль Страница 22

Банкет состоялся в одну из ночей следующей недели, на воздухе, который был абсолютно прозрачен — после окончания буйства Дьявольского Шепота.

Присутствовало девять самых богатых семей Сенара. Угощение готовил мой личный повар, хотя большое количество блюд и заставило его пригласить на помощь троих коллег из соседних домов. Военный квартет обеспечивал музыкальное оформление: играли Баха и Шуберта, что, по моему мнению, способствовало лучшему пищеварению. И конечно, пришел Жан-Пьер с парой своих друзей-офицеров.

Было много смеха, разговоров под вино — белое и красное в честь шутки Жан-Пьера, нашего маленького с ним секрета; хотя, боюсь, этот напиток мало напоминал настоящее вино — всего лишь растворенный в воде порошок. Танцы. Обе телекомпании прислали своих представителей, снаружи собралась толпа, приветствовавшая каждого из подъезжавших гостей. Все получилось достойно, прилично.

— Прямо как на Земле, — сказал мне господин Варнке.

— Вовсе нет, — парировал я, — мы определенно на Соли.

Действительно, на столах стояли чаши с окрашенной в разные цвета солью, собранной на территории Сенара. В каждой емкости умещалось несколько килограммов, что, конечно, многовато для приправы. Но тогда мы все еще ели или переработанную пищу, или продукты из запасов корабля, поэтому люди добавляли соль для вкуса буквально во все. Сегодня, естественно, надобность в этом отпала, потому что произведенные на планете продукты уже достаточно соленые от природы. Тарелки с белыми кристалликами были более чем простой формальностью.

Итак, мы прошли в обеденный зал, уселись и принялись за вкуснейшие блюда. Горели пластиковые свечи, распространялся запах лаванды и корицы. Свет отражался на полированной поверхности кварцевых столов, репортеры сновали из угла в угол, пытаясь заснять всех сразу, мерно журчали разговоры. Я предлагал тосты за новую жизнь, новый мир, сотворенный волей Божьей, за преодоление трудностей.

Но и ни на минуту не покидала меня мысль о том, зачем все устраивалось.

Я сидел недалеко от обеих женщин, которые интересовали Жан-Пьера. Одна из них оказалась старшей дочерью господина Варнке, очень богатого человека. Он занимался производством цемента — очень прибыльный бизнес, добыча кварцевых глыб стоила дороже, поэтому люди предпочитали покупать материалы для строительства у него, — а также уделял внимание выделению полезных элементов из соли.

Я довольно хорошо знал Варнке, крупного мужчину, обожающего носить черные пиджаки с оранжевыми рубашками, что, без сомнения, не совсем подходило его преклонному возрасту. На мое замечание он только покачал лысой головой и расхохотался. Мы встречались пару раз, потому что компания «Варнке» согласилась перевезти пару дюжин беженцев из элевского хаоса. Много людей пыталось покинуть страну раздоров, а Сенар, как самое преуспевающее государство, стал заветной целью переселенцев. Конечно, мы не могли пускать нищих — зачем? Чтобы они умирали от голода на улице? — или людей без профессии.

Согласно данному принципу, Варнке отобрал предполагаемых иммигрантов и послал за первой дюжиной своих представителей. Проект им понравился: люди получили возможность избежать ужасов своей отчизны, в то же время выигрывали и Варнке с Сенаром: у нас появилась дешевая рабочая сила. Магнат объяснил мне ситуацию, которая вначале не вызывала восторга с моей стороны (в конце концов, я только солдат).

— Почти все сенарцы летели на планету, уже имея значительные суммы денег, — напомнил он, потирая лысину.

— Но далеко не все могли похвастаться состоянием, равным вашему! — заметил я.

Магнат засмеялся:

Однако экономика страны не может держаться на одном богатстве. Нам нужен низший класс, который бы выполнял черную работу. Уже есть некоторые представители этого слоя, но их все равно не хватает, чтобы заполнить все вакантные места.

— Вы думаете, мигранты решат проблему?

— О, я бы не называл их мигрантами, — возразил он, — я лучше дал бы им статус граждан Сенара, с условием пересмотреть решение и выдворить из страны в случае, если они обанкротятся.

— А банкротами их признают, когда…

— Когда они перестанут платить налоги, наверное. Когда у них закончатся деньги.

— Но они приезжают к нам без копейки в кармане! Мы что, должны сразу же их выгонять?..

— Если у них закончились деньги, — поправился Варнке, — и нет работы. Пока иммигранты работают на меня, у них будет достаточно средств для выплаты налогов и покупки продуктов.

На том и порешили. Варнке построил общежития и поселил там рабочих, нанятых в Элевполисе.

Но я отошел от темы, мы говорили о его дочери. Она воплощала саму красоту — белокурый ангел, золотой ребенок.

Стройная, элегантная, хорошо воспитанная. Ее смех звенел как колокольчик. Девушка умела играть на флейте. Ее звали Ким.

— Дорогая, — обратился я к ней через стол, — скажи, чьи цвета ты предпочитаешь? Регулярной армии или инженерных войск?

Надо заметить, что армейская форма была синего цвета, а пилоты и саперы из инженерных войск носили зеленое. Ким засмеялась:

— И всегда женщинам задают именно такие вопросы! Ни слова о государственных делах, о строительстве железных дорог или о чем-нибудь подобном! Синее или зеленое!..

— Однако ты не ответила на вопрос.

— Конечно же, синий цвет регулярной армии.

Жан-Пьер, сидевший рядом в безупречной синей форме с блестящими золотыми погонами на плечах, покраснел как девчонка.

Вторая девушка была единственной дочерью господина Гардисона, основавшего школу и колледж. В последнем пока не предвиделось студентов, хотя в первом заведении и училось несколько ребят. Но Гардисон строил долгосрочные планы, его состояние вполне позволяло ждать результатов. Я только приветствовал деятельность предприятий на общественных началах: школа не приносила никакого дохода, но тем не менее предоставляла образование нескольким детям нашего города. Когда рождаемость начнет расти — а мы ожидали бум после окончания работ по устройству города, когда люди наконец вспомнят об отношениях между полами, — появятся другие школы, но учебные заведения Гардисона будут привлекать лучших студентов своей знатной историей. И смогут себе позволить брать за обучение большие деньги. Так что, может, альтруизм Гардисона, по сути, преследовал корыстные цели.

Его дочь Ковентри — милая, высокая девушка. Волосы чернее космоса, кожа цвета пустыни в сумерках, нежно-коричневая. На ее чуть вытянутом лице красовались глаза такой глубины, что собеседник тонул в них. Я наклонился к ней и спросил:

— Дорогая, какой инструмент твой любимый?