Федор Чешко - Витязь Железный Бивень Страница 22

Ну и что? Теперь известно: по эту сторону Мглы нет ни Кливера, ни Кнута, ни Торной Тропы. И Утренний Глаз — это, наверное, не Слеза Морячки: она белая, а Глаз голубой. Ну и что? До Катастрофы небо над Бескрайним Миром было большим и разным.

Можно дождаться ночи, выбрать какие-нибудь кучки звезд и соединить их каким-нибудь узором. Дряхлый дед орденского адмирала будет листать замусоленные древние атласы и, может быть, найдет в них похожее, а может быть — не найдет. Но если не найдет, то это ничего не будет означать. «Мир был чересчур велик, дружочек. Судить наверняка можно только если по ту и по эту сторону сыщется одинаковое». Так сказал ученый старец Фурст, когда ни в одной из своих несметных книг не сумел найти ни единого слова на языке запрорвных людей.

А охотник рассказывает о Мурфе, и рассказ его страшен — страшно представить себе последние дни певца из Черноземелья, и еще страшнее вспоминать свою прошлогоднюю драку с ним.

Серые затащили Точеную Глотку на одну из заимок тогда же, когда и Фунза, — затащили как бы для песен, на один только вечер, но больше никто не видал Мурфа до самого дня Мглы. В Мурфовой общине забродили слухи, будто певец мимоходом глянул в Священный Колодец и вдруг понял, что ему надлежит не увеселять бездельных любителей браги, а выдумывать и петь благодарения Бездонной и ее смиренным послушникам. Может быть, серые вправду пытались пугать Мурфа колодцем или добивались своего злым колдовством, или почему-то решили договариваться с Точеной Глоткой по-доброму: ты, мол, для нас, а мы для тебя (хотя чего еще могли они пообещать купающемуся в достатке и всеобщем почете Отцу Веселья?). Торков приятель, имя которого охотник и Гуфа словно бы нарочно избегали называть, конечно же, не был осведомлен о подобных секретах. Знал он только, что Истовые почему-то не смогли совладать с певцом.

Последнее время в Галечной Долине, куда чаще, чем прежде, бывали люди из Жирных Земель. Менялы; сборщики прокормления для смиренных защитников; Ревностные, мечтающие своими глазами увидеть Бездонную (а если достанет отваги, то окунуть хоть кончик мизинца в ее серый Туман)... Все эти приезжие и проезжие привычно употребляли имя Мурфа как злое бранное слово; некоторые из них при случае поминали отвратительную выходку Отца Веселья — поминали, плюясь и гримасничая, будто при виде раздавленного тележным колесом древогрыза. Только из этих невнятных и нарочитых проклятий никак не понять было, что же за выходку такую позволил себе Точеная Глотка.

Но пару дней назад собравшийся восвояси меняла решил напоследок отпраздновать какую-то свою меняльскую удачу и так набражничался, что язык его принялся вихлять вовсе отдельно от осторожности и разума. Неведомый Торков приятель был рядом и слушал болтовню хмельного кутилы, похвалявшегося, будто все видел собственными своими глазами («Вот этими, вот этими самыми», — то и дело принимался бормотать меняла, тыкая грязными ногтями себе чуть ли не прямо в зрачки).

Это случилось на Великом Благодарственном Сходе черноземельских общин, затеянном Истовыми в честь Мглы-милостивицы, которая соблаговолила позволить своим смиренным послушникам вступиться за оставленных ею без защиты братьев-людей. Сход был назначен на обширном выгоне, отведенном вскорости после Ненаступивших Дней под выпас для жертвенной скотины. Посреди него поставили бревенчатый помост, на котором устроились Истовые, Предстоятель, Мудрые, общинные старосты, начальствующие над заимками старшие братья и еще какие-то люди. Они ни на миг не позволили себе присесть или отлучиться — так и стояли от рассвета едва ли не до полной солнечной силы, пока на жертвенный выгон стекались братья-общинники. Пришли, конечно, не все — даже Истовым было бы не под силу собрать в одном месте всех обитателей Жирных Земель. Однако одетые в серое скороходы постарались, чтобы пришли очень многие.

Толпище копилось долго. Приходившие люди сбивались поближе к помосту; людские кучки росли, сливались и потихоньку подминали под себя равнину, вытоптанную копытами дожидающихся Священного Колодца круглорогов. Небо над выгоном наливалось пыльным зноем и слитным растревоженным гомоном. Кое-кто уже чуть ли не с насмешкой тыкал пальцами в переминающиеся на помосте фигуры — дескать, как возможно стоять этакое долгое время, ни разу не угомонив понятную каждому человечью надобность? Многие, не видя интересного и утомившись ждать невесть чего, уже подумывали, как бы это потихоньку убраться домой. Скороходы ведь не предупреждали, что будет так долго! И пить уже хочется, и есть, и вообще... Бешеный знает тех, на помосте, может, у них под накидками горшки попривешены — а прочим что делать, которые не готовились? Опять же, в хозяйствах по весенней поре работы выше ушей... Неужели Мгле-милостивице и вправду угодно, чтобы братья-общинники вместо всем полезных трудов парились на жертвенном выгоне без всякого дела? Нужен ей этот сход небось, как скрипуну копыта. Тоже ведь удумали серые — Бездонная им голубые клинки еще зимой подарила, а с благодарностью дотянули аж до поздней весны! Но ежели она — Мгла то есть — на этакое промедление не осерчала, то и до будущей зимы спокойно дотерпит.

Думали так наверняка многие, если не все, только мало кто решился высказывать подобное вслух. А уйти, кажется, не решился никто. Просто не получалось взять да и повернуться спиной к молчаливым фигурам на помосте, раздвинуть локтями сгрудившихся вокруг братьев-людей и вытолкаться прочь из толпы. Потому что за огородившим выгон крепким плетнем у перелазов и на плоских вершинах близких холмов весело посверкивала бронза копейных наконечников. Как-то больно много оказалось вдруг копейщиков у Предстоятеля — куда больше, чем положено по обычаю. Рослые, мордатые, неприятно похожие друг на друга и на новоявленных смиренных защитников, они по трое — по четверо стояли именно в тех местах, которые никак нельзя было обойти стороной, выбираясь с выгона. Стояли спокойно, доброжелательно поглядывали на приходящих, малым да немощным помогали лезть через плетень, но почему-то ни у кого не возникало и тени надежды, что эти верзилы станут вот так же по-доброму или хоть безразлично глядеть на вылезающих обратно.

Менялы — народ шустрый и пронырливый. Тот, похвалявшийся своим всезнайством, изловчился протиснуться к самому помосту: понимал, что если оттуда начнут говорить, то большинство пришедших ничего не расслышит. А он сумел разобрать каждое слово из первых уст без помощи специально засланных в толпу повторял, которые наверняка перевирали и путали речь Предстоятеля. Да, раньше других заговорил Предстоятель. Проникновенно и внятно он для чего-то рассказывал давно и всем известные вещи: как Мгла решила покарать утратившие почтение к ней и к ее послушникам горные общины; как наслала исчадий да бешеных в небывалом числе и в небывалое время и как Мир потерял старых защитников и обрел новых. Еще он сказал о том, что Бездонная в неимоверной милости своей покуда терпит изменивших клятве воинов Галечной Долины, которые вместо спасения жизней братьев-людей вздумали спасать собственные. Эти клятвопреступники подняли оружие против самих Истовых, выгнав немощных старцев из-под защиты стен их извечной обители, казалось бы, на верную гибель. Однако Мгла не позволила свершиться несправедливости и охранила главных своих послушников. В безграничной милости она до сих пор ждет, что отступники повинятся перед нею и людом. Но те прячутся в неприступном строении и виниться ни перед кем не хотят. Они даже смеют иногда врать дымами, что Витязь Нурд и старая ведунья с Лесистого Склона живы, здравы и вовсе не покараны гибелью за известные всем попытки оболгать Истовых.