Тимур Пулатов - Плавающая Евразия Страница 22

Ограждай и защищай!

Утром, вечером, зимою

И в палящий летний зной,

Город милый, ты со мною,

Не нарушишь мой покой.

Пели Давлятов и Мирабов, и кристальным своим голоском его дочь - Хури, даже те угрюмые, кто за свою жизнь не спели до конца ни одной песни, подстегиваемые укоризненными взглядами соседей по толпе, тоже вторили, пытаясь польстить своему доброму граду... граду, который каждому из них с рожденья казался местами плоским, местами скучным, но и пестрым от смешения разностильных зданий, но при этом всегда твердостоящим, державным... вдруг сделавшимся чужим, загадочным, пугающим, непредсказуемым и неподвластным...

Не каждому шахградцу мог увидеться город таким, каким привиделся он Давлятову. В первые дни после возвращения из Москвы, обозревая Шахград с площадки телебашни, откуда хорошо просматривался весь град, окруженный кольцевой дорогой - главным своим трактом, - он подумал с тоской:

"Странно, как можно любить такой город? Чтобы любить этот изломанный, безвкусный, без красоты и комфорта, бесчеловечный город, надо иметь извращенный вкус..."

И тут же будто с высоты проник он оком в толщу, на которой стоял город, и живо представил всю подземную жизнь, с которой город связан, как связаны артерии и кровеносные сосуды в организме. Причудливая сеть трубопроводов... в них, булькая и чмокая, течет вода, несутся отбросы канализации, нефть и газ, провода электричества, также протянутые через трубы, тоннели метро, ходы и выходы под зданиями и улицами, по которым снуют, разгрызая металл, керамику, каменную кладку, толпы крыс... миллионы тупоносых зверьков с мокрой, прилизанной шерстью...

Как можно чувствовать себя защищенным в таком граде, где даже памятники лучшим умам прошлых, незамутненных времен заменены монументами, воплощающими не людские деяния, а идеи, вдохновляющие их на эти деяния? Идеи и сам дух воплощенной современности, половинчатой и двойственной даже в главном своем назначении - материальном?

Даже в повседневности и быту направленность на материальную тщету и сиюминутность, хотя эта же материальность олицетворена в постройках, как бы символизирующих самое Вечность, - в Дворце свободных народов, в десятках мраморных зданий постоянной выставки достижений, Всесред-неазиатском Дворце живописцев-монументалистов, Дворце народного искусства... Вечность, сама Вечность.

И все же не кто иной, как Давлятов, первым забил тревогу о предстоящем смертельном, первым бросился спорить, доказывать вопреки академическим авторитетам, поплатился за дерзость своей службой и сейчас ходит подозреваемый в связях с теми, кто рассылает по почте предупреждения, - с ОСС...

Таков уж он, современный нигилист, - ему и хочется, но не можется, а если и можется, то колется... Ибо Давлятов давно заметил в себе такую особенность: мысль его словно пробирается в лабиринте с двумя, тремя ходами, блуждает почти вслепую, переходя от одной искомой точки к другой, пока наконец не придет снова к первоначальному, - и так блуждает по замкнутому кругу, в поисках решения, которого никогда не найдет. Мыслить, чтобы воплотить свою мысль в дело, для Давлятова самое мучительное наказание...

X

И вот сей нигилист... лучше назвать его ныне модным словом парадоксалист, делает то, что в спокойной обстановке, без тревоги и нервотрепки этих дней вызвало бы столько разговоров, - берет на воспитание совсем отбившегося от рук подростка, двенадцати лет, которому нужно столько такта, душевной теплоты, уверенности не только в себе и в своем завтрашнем дне, но и в завтрашнем дне всего города.

Сейчас же все обошлось тихо, никто особенно не удивился, кроме На-хангова, да и то благодетельствующий сосед удивился не столько самому факту усыновления, сколько тому, с какой послушностью Давлятов сделал вывод из его ночной шутки.

Мелис - так звали усыновленного - оказался на редкость эмоциональным подростком. Градус его настроения все время колебался - от высоты заразительного смеха и детской непосредственности до угрюмого падения, молчаливой злобности.

Осмотрев дом, где ему предстояло теперь жить, Мелис сказал так, словно осмысливал и связывал многие понятия в своем незрелом уме:

- Я знаю, вы - полукровка, Руслан Ахметович. Со мной же еще сложнее замешен на трех кровях...

- Это сейчас массово, в наше время, - уклончиво ответил Давлятов, удивляясь проницательности Мелиса.

Сейчас они сидели вчетвером в квартире Мирабова, оцепенело глядя на экран телевизора, где перекашивало, передергивало физиономию ведущего под смех и крики Мелиса и Хури, пока изображение не установилось четко и ярко в цвете.

Все та же компания за овальным столом, все те же, правда, основательно сникшие и утомленные лица сейсмосветил. Телефонистки, микрофон, вставки и прочая телевизионная нехитрость. До начала передачи, за экраном, академики условились - каждому отвечать в свой час, без того, чтобы ломать четкий сценарный ход. В прошлый раз, когда, услышав вопрос гражданина Салиха, фемудянский академик перехватил инициативу у академика Зияева, произошла некоторая досадная путаница с гонораром, так что пришлось сегодня сейсмосветилам лишние полчаса потоптаться у кассы, пока бухгалтерия дотошно выясняла...

Открывая передачу, ведущий в вежливой форме попросил шахградцев посылать телефоновопросы, только касающиеся предмета разговора, без отвлечения на частности, тогда и разговор будет научным, полезным и убедительным. "Цель наших уважаемых академиков - показать вам всю беспочвенность предсказаний ОСС, успокоить, вернуть уверенность в завтрашнем дне для полнокровного труда и отдыха".

На призыв откликнулся гражданин Забегаев, вопрос которого касался той самой трещины в земле, которую обнаружил Давлятов.

- Вам слово, академик Сысоев! - предложил ведущий, загадочно подмигнув.

- Дельный вопрос, спасибо гражданину Забегаеву... мы в первый же день осмотрели трещину на пересечении улиц Каблукова и Бородинской и пришли к выводу, что она не имеет никакого отношения к предстоящему землетрясению... Трещина расползлась от вбитой сваи: рядом строился дом...

Хотя назвали Забегаева уважительно "гражданином" во всеуслышанье, чтобы ни у кого не было сомнения в его уголовном прошлом и настоящем, Забегаев не удовлетворился ответом, ибо это "предстоящее землетрясение", брошенное академиком неосторожно, еще больше встревожило его.

- Так предстоит или не предстоит?! - воскликнул в сердцах Забегаев, но все телефоны, по которым он хотел Пробиться для связи с академиком, оказались заблокированными.

- Вопрос гражданина Нафталимова, - встрял в паузу ведущий. - Ожидается ли перед предстоящим землетрясением свечение неба? Пожалуйста, академик Зияев...