Виталий Забирко - Вариант Пата Страница 22

Невольничий рынок располагался у портовых кварталов. Уставленная ровными рядами деревянных навесов, вытоптанная тысячами ног, глинистая площадь рынка после ночного дождя стала скользкой, и, возможно, поэтому покупателей было немного. Впрочем, товара тоже. После бунта древорубов и начавшегося массового бегства рабов к ним этот товар в Пате потерял спрос и рабовладельцы, и работорговцы заняли выжидательную позицию. Только возле одного навеса кто-то выставил большую партию рабов. Очевидно, работорговец прибыл со своим товаром издалека, морем, и ещё не знал о событиях в Пате.

Осторожно передвигая ноги по скользкой почве и не обращая внимания на небольшие группы рабов, выставленные у других навесов, Крон направился туда. Рабы были как на подбор — мужчины, здоровые, сильные. Таких обычно берут пленными или заложниками, но спрашивать об этом не полагалось. Здесь же вертелись два-три перекупщика, цокали языками, качали головами наверное, просили много, а им рисковать не хотелось. У дальнего конца навеса парламентарий Требоний, приспешник сенатора Страдона, темпераментно торговался с надсмотрщиком. Он уже отобрал двух молодых парней, но, заметив приближающегося Крона, стушевался и быстро исчез между рядами навесов. В своё время Крон пообещал Требонию, что если застанет его подыскивающим мальчиков для утоления противоестественной похоти своего сюзерена, то завяжет ему язык узлом, поэтому Требований старался не попадаться ему на глаза.

Крон подозвал к себе надсмотрщика и попросил показать образованного раба. Вначале надсмотрщик опешил — видно, он не интересовался такими подробностями о своём товаре, — но быстро нашёлся. Гортанно крикнув в толпу рабов, он приказал выйти вперёд обученным грамоте.

Несколько человек, насколько позволяли цепи, надетые на продольную балку навеса, выдвинулись вперёд. Крон не стал выбирать — подошёл к ближайшему, молодому, темнокожему, высокому, с прямыми светлыми волосами и приятным открытым лицом.

— Нумериец? — спросил сенатор.

— По отцу, — ответил раб. — Мать асилонка.

«Теперь понятно, откуда у тебя светлые волосы», — подумал Крон.

— Читать, писать умеешь?

— Да.

— Надо добавлять: мой господин, — поморщился Крон. — Сколько языков знаешь?

— Четыре. Нумерийский, асилонский, дарийский и патский… — Раб запнулся и добавил: — Мой господин.

Крон кивнул.

— Сколько он стоит? — не оборачиваясь к надсмотрщику, спросил он.

— Вы посмотрите на его телосложение, его мышцы, — растерянно проговорил надсмотрщик. Очевидно, он не привык к такой торговле. — Он способен в одиночку поднять коня!

— Его мышцы меня не интересуют, — надменно скривил губы Крон. — Если бы была такая возможность, я бы с удовольствием оставил их тебе. Сколько он стоит?

— Со всадником… — вконец растерявшись, выдавил надсмотрщик.

Крон презрительно молчал.

Наконец надсмотрщик собрался с духом и выпалил:

— Восемьсот звондов!

Спиной Крон почувствовал, что надсмотрщик даже зажмурился от такой баснословной суммы. Он достал кошель и отсчитал деньги. Не веря в такую удачу, надсмотрщик дрожащими руками пересчитал звонды, большую часть засунул за пазуху, а остальные спрятал в хозяйский кошель.

— Может, господину угодно купить ещё кого-нибудь? — засуетился он.

— Мне угодно, чтобы моего раба расковали.

— Сейчас!

Надсмотрщик исчез и через мгновение появился с кандальником, который сразу же принялся расковывать раба.

— Как тебя зовут? — спросил сенатор раба.

— Врадпшекрогсотн, — с нумерийским выговором в нос ответил раб и, снова запнувшись, добавил: — Мой господин.

Крон надменно поглядел на раба.

— Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я о твоё имя сломал язык? Я буду звать тебя кратко — Врад.

— Если вам угодно… мой господин, — попросил раб, — то лучше зовите меня Шекро. Я к этому имени привык — так звала меня мать.

— Пусть, — благодушно махнул рукой Крон. Он бросил звонд кандальнику, расковавшему раба.

— Следуй за мной.

Ни на кого не глядя, сенатор пошёл вдоль толпы рабов. Несмотря на приобретённые им здесь надменность и чванливость, так необходимые сенатору, унизительное зрелище людей, продаваемых в рабство, действовало на него угнетающе.

— А меня господин сенатор не желает выкупить? — услышал он вдруг чей-то насмешливый голос.

От неожиданности Крон вздрогнул и остановился.

Вопрос был задан на чистом линге. Перед ним стоял коренастый, ничем не примечательный, разве только густой многодневной щетиной, покрывавшей почти всё лицо, раб. В его светлых глазах играли откровенные весёлые искорки.

— И даже, если сенатор и не желает, — продолжал раб на линге, — ему придётся это сделать.

«Это же Бортник, — узнал Крон, — Так вот откуда рабы — с острова Крам…» Он демонстративно нахмурился.

— Что он сказал? — спросил он семенившего за ним надсмотрщика.

— Что ты сказал?! — гаркнул надсмотрщик и замахнулся на Бортника тонким, белесым от жгучих мелких шипов прутом.

Крон перехватил его руку, с трудом подавив желание сломать её. Скорее всего, надсмотрщик не имел никакого отношения к пиратам — те были осторожны и предпочитали действовать через перекупщиков.

— Я сказал, — смиренно проговорил Бортник, — что у такого щедрого господина я бы с удовольствием выполнял самую грязную работу.

— Вот как?

Крон окинул взглядом его фигуру. Затем подошёл, пощупал мышцы рук, живота.

— Н-да… — неопределённо протянул он и вдруг, схватив его за щетину на бороде, резко открыл рот и стал внимательно изучать зубы. Глаза Бортника прищурились от злости.

— И сколько он стоит?

Надсмотрщик сглотнул слюну.

— Тысячу! — выпалил он.

Сенатор только цыкнул сквозь зубы и молча пошёл прочь. Мгновенье надсмотрщик стоял на месте как вкопанный, затем опомнился и побежал за ним.

— Господин, господин! — закричал он. — Я ошибся! Пятьсот!

— Ты ошибся ещё раз и ровно наполовину, — бросил Крон через плечо. Ибо в данном случае я покупаю мышцы, а не голову.

— Триста!

— Двести.

Надсмотрщик опешил. С трудом оправился и выдавил:

— Двести пятьдесят…

— Сто восемьдесят.

Надсмотрщик поперхнулся и совсем севшим голосом предложил:

— Двести тридцать…

— Сто семьдесят, — сказал Крон и повернулся, чтобы уйти.

— Согласен… — просипел надсмотрщик, ловя сенатора за тогу.

— И раскуёшь раба за свой счёт, — добавил Крон.

На этот раз надсмотрщик не торопился. Он долго торговался, переругиваясь с кандальником о цене работы, и, когда они договорились, кандальник, явно недовольный ценой, вяло принялся за дело. Жадность надсмотрщика дорого ему обошлась — недовольный кандальник при расковке основательно попортил звенья. Они снова принялись ругаться, но Крон оборвал их, заплатив надсмотрщику за Бортника. Воспользовавшись заминкой, кандальник быстро скрылся, весьма довольный собой. Надсмотрщик принялся было поносить всех и вся, начиная с рабов и кончая господами, но тут Бортник, явно имевший с ним свои счёты, двумя короткими ударами сбил его с ног. Надсмотрщик упал на колени, широко открытым ртом беззвучно ловя воздух.