Наталья Соколова - Фантастика-1965. Выпуск 3 Страница 22

Приговор гласил - смертная казнь.

Друг схватился за сердце, по щекам его текли жалкие слезы.

– Я не думал… прости…

Его быстро увели. Все это не имело ни малейшего значения.

Красивая накрашенная дама, проходя мимо Человека, отколола от платья ветку сирени и положила перед ним на барьер. Никто ее не остановил.

Он взял с собой эту ветку в камеру. Но она тут же завяла.

В тюрьме не живут цветы. В тюрьме выдерживают только люди.

Человек сидел в камере с толстыми стенами и узкой щелью окна, наглухо заделанной дощатым щитом. Пол был скользкий от сырости, бегали крысы. Сверху свисала на шнуре электрическая лампочка, беспощадно освещая голые углы, койку, кружку с ложкой. Писать и читать не разрешалось.

После полуночи шаги в коридоре поутихли, глазок в двери стал реже открываться. Натянув на себя одеяло, повернувшись лицом к стене, Человек достал маленькое круглое зеркало - то самое, которое он снял в кабине Зверя, когда прощался.

Прислонил к подушке.

В зеркале появился Зверь.

Нет, это сказано неточно - ведь Зверь был огромный, а зеркало маленькое. Появилась часть Зверя, кусок Зверя - то, что могло уместиться, вписаться в небольшой кружок. Еще точнее - появился глаз Зверя с тяжелым, выдающимся вперед бронированным веком, похожий на глаз крокодила.

– Ну вот, - сказал Человек и чуть усмехнулся. Он был очень доволен, что видит Зверя, и толстые тюремные стены сразу куда-то отодвинулись. - Вот так. У тебя никого?

Еле слышно щелкнуло реле.

– Никого. А у тебя?

– Тоже. Я ведь в одиночке. - Человек готов был даже похвастаться такими исключительно благоприятными условиями. - Как дела? Еще не заметили, что фара пустая? Не осматривали тебя?

Нет, его никто не осматривал. Сейчас им не до него.

– А суд уже был? - спросил тихий голос с отчетливым металлическим привкусом, далекий приглушенный голос Зверя.

– Не был, - после паузы ответил Человек.

Он не любил говорить неправду. Но зачем их волновать раньше времени? Когда узнают, тогда узнают.

Глаз, похожий на глаз крокодила, часто замигал.

– А Русалка плачет. - Человек скорее угадал, чем услышал глубокий вздох. - Русалка теперь все плачет.

– Хм. - Человек нахмурился, дернул плечом. Стал кусать ногти. - Значит, с тобой никто не занимается, никто не повторяет пройденное? Ну-ка, отвечай, для изготовления твоего костяка какие потребовались сплавы?

Опять раздался треск реле - едва уловимый, игрушечный. И тихий металлический голос начал перечислять твердо, чисто, немного замедленно, с серьезной исправностью первого ученика:

– Пермендюр. Перминавр. Сендаст или альсифер. Виекэллой. Хромаль жароупорнее, чем фехраль. Кунифе. Кунико…

“Как по писаному”. На душе у Человека потеплело.

– Ну, прилично. А особые свойства альсифера?

Зверь ответил на все вопросы. Потом сказал, как всегда, бесстрастно:

– Чтобы тебя утешить, я тебе спою. - Никогда раньше он не пел при Человеке, не предлагал ему этого. - Песня хороша, она бодрит. - Это были правильные - чересчур правильные - фразы иностранца, который осваивал язык по карманному разговорнику. - Вот теперь послушай.

И запел: Захвати-и с собой улыбку на дорогу…

Далекий металлический голос дребезжал тоже немного поигрушечному, приглушенно - как будто дрожал не громыхающий лист железа, а сухо шелестящий листок фольги.

…Приговор был опубликован во всех газетах. Внизу стояло “Обжалованию не подлежит”.

Академия Наук ходатайствовала перед Главой Государства о замене смертной казни через повешение на пожизненное заключение в крепости, принимая во внимание талант подсудимого и его прошлые заслуги перед родиной. На этот раз первой стояла фамилия президента академии.

Дело подали на подпись Главе Государства. Он сидел за шахматным столиком, разбирал этюд. У ног его на ковре лежала борзая, вся удлиненная, очень породистая, с умной узкой мордой, с подобранным животом; она, вытянувшись, напряженная, как струна, сторожко косилась на секретаря.

– Что у вас? Ах, это. - Он взял досье, перелистал бумаги.

– Сегодня как раз истекает срок… - начал секретарь.

– Знаю. Молчать, тубо! - это уже относилось к собаке, которая зарычала (возможно, секретарь по неосторожности подошел к ней слишком близко.) - Если будешь ворчать, пошла вон…

Лампа освещала квадраты доски, несколько фигур, собаку на ковре, высокий голый лоб Главы Государства и его впалые щеки, руку с длинными гибкими пальцами, которая держала самопишущую ручку.

– Не стоит плодить мучеников. Они опасны, - сказал Глава Государства. Вычеркнул слова “смертная казнь через повешение” и задумался. Золотое перо повисло над листом бумаги. - Пожизненное заключение? Почти то же самое. Ореол страдания… Ну, вот так. Наказание забвением. - Он аккуратным бисерным почерком вписал несколько строк, поставил свою подпись. Обернулся к секретарю, который стоял у его плеча с пресс-папье наготове, молчаливый и преданный. - Помяните мое слово, через десять лет никто в стране не сможет вспомнить, как его звали и чем он занимался. Будут говорить: “Какая-то давняя история… этот… как его…” - Он процитировал старинные стихи: - “Река веков стирает равнодушно следы людские на песке…” - И пока секретарь промокал написанное, тонкие губы хозяина тронула знающая, умная, скверная улыбка. - А если бы я его убил… - труп, он стал бы знаменем. Вошел в анналы истории. Нет, не будем так милосердны, верно? Человек без родины… Позабытый человек… - Премьер резко захлопнул папку с деловыми бумагами и, расставляя длинными гибкими пальцами фигуры, с удовольствием, со вкусом стал рассказывать о тонкостях в решении этого красивого, оригинального этюда.

Ночью Человека подняли с его тюремной койки, отвели в канцелярию и там прочитали приговор. Вместо смертной казни - изгнание за пределы страны без права когда бы то ни было вернуться обратно. Он лишается всех своих орденов, всех чинов и званий - в том числе звания Создателя Зверя.

Предается забвению самое его имя, вычеркивается из всех официальных документов, выскабливается во всех ранее вышедших книгах, впредь никогда не упоминается ни печатаю, ни устно. Отныне подсудимый не имеет имени; если нужно к нему обратиться, приказано именовать его просто человеком.

Приговор должен быть немедленно приведен в исполнение.

Его вывели во двор. Низко стелились серые тряпичные облака, звезд не было видно. Начинало светать. Человека должны были сопровождать в пути два солдата - чтобы он ни с кем не общался, пока не выйдет за пределы страны.

Вынесли его.вещи. Их было порядочно: за это время многоопытная мать Ученика притащила на всякий случай толстую войлочную куртку, рабочие ботинки на грубой подметке, старое одеяло, солдатский заплечный мешок. Президент прислал консервы, настоящий шотландский плед, красный с белым, в изящную клетку (по-видимому, о тюрьме у него всетаки было не особенно точное представление) и шерстяное белье. Человек надел на себя, что мог, остальное запихал в мешок. Попробовал поднять - тяжело, самому не закинуть на спину. Попробовал еще раз… Два солдата, два молодых здоровых парня, расставив ноги в начищенных сапогах, стояли и смотрели, как он тужится, им и в голову не приходило подпихнуть мешок. Преступник есть преступник, это ведь не человек - не совсем человек, - и помогать ему не положено.