Виталий Каплан - Трудно быть чертом Страница 23

Она сама предложила ему остаться. «Мне страшно, Игорь, — шепнула она не то в ухо, не то в щеку. — Не уезжайте… пожалуйста». Ее прерывистое дыхание… такое же теплое, как, наверное, и губы — замершие в сантиметре от его кожи. А в глазах плескалось отчаяние пополам с надеждой. И нельзя было ей сказать, что надежды нет.

Сейчас она в комнате укладывала Темку — тот проснулся в машине и с этой минуты плакал не переставая. «Дядя Федя умер, умер!» — всхлипывал он и отказывался верить, что ничего страшного не случилось, что дядя просто заболел и его скоро вылечат.

Игорь вдруг ясно увидел: после того как Толик, непутевый Настин супруг, слинял, место отца в Темкиной душе заменил дядя. Примерно так же, как и у него самого. Когда на охоте медведь сломал его отцу спину, Гаррану было четыре года… он почти и не помнил ничего, только как кололись жесткие отцовские усы и как высоко, к самому солнцу, тот подкидывал его. А потом уже был дядя Миэзерь, отцовский брат. Мама, наверное, понимала это… А после двенадцати, после Первых Экзаменов, место дядя Миэзеря занял совсем другой человек…

Он откинулся на спинку стула, медленно прикрыл глаза, освободил ум от звуков, красок и запахов.

Солнце клонилось к изрезанному гребенкой дальнего леса горизонту. Воздух еще держал дневное тепло, но что-то все-таки было в нем, какой-то намек на ночь. Отсюда, с крепостной стены — десять человеческих ростов, более чем достаточно против степных варваров, — он часто любил смотреть. Вот тянутся призамковые поля и огороды, вот непоседливой ящерицей вьется узкая речка Домильга, вот ближние деревни, слышится мычание коров — после долгого выпаса скот загоняют домой. А вон там, совсем далеко, у самого горизонта, — дом. Настоящий его дом. Не замок Аргуань, пожалованный ему после Третьих Экзаменов, не двухэтажный терем в столице, выделенный ему Вратами Надзора. И уж тем более не этот замок, где он сейчас оказался, — тут он всего лишь в гостях.

За спиной послышались шаги. Гарран нехотя обернулся.

— Желаю доброго здравия, мой князь, — поклонился он, прижав левую руку к губам, а правую — к сердцу.

— И тебе того же, — буркнул Вадим Александрович. — Давай все-таки без церемоний, ты же знаешь, где у меня сидит вся эта наша мишура…

Он был в потустороннем — кожаная куртка на меху, кепка, тщательно выглаженные коричневые в темную полоску брюки, старомодные штиблеты. Пенсионер вышел за кефиром…

— Князь, — без церемоний начал Игорь. — Вы в курсе, что случилось с Таволгиным? Вижу, что в курсе. Так вот — чьих это рук дело?

— Сядь, Игорек, — велел старик. — Это разговор не на одну кружку…

Только тут Игорь обнаружил, что они уже в кабинете. Все тут было как всегда — висят на левой стене звериные шкуры, сабли и секиры, под высоким потолком горит люстра — семь негаснущих белых факелов, вдоль правой стены, почти до самого верха, тянутся книжные шкафы, на полу — ворсистый меаранский ковер.

— Так все же? — Игорь опустился в старинное черное кресло. Юноша-подзаботный подал ему на серебряном подносе кружку с медовым взваром, поклонился и исчез за меховым пологом.

— Да, Игорь, — кивнул Вадим Александрович. — Это я стер память нашему подопечному. И поверь, это самое лучшее, что можно было для него сделать.

— Самое лучшее? — прищурился Игорь. — Лишиться себя, жить как растение — это лучшее?

— Это все-таки жизнь… А ведь он мог сейчас лежать не на койке в клинике, а на полке в морге. И не факт, что только он…

Князь вдруг оказался совсем рядом с Игорем, в упор взглянул на него. Такого взгляда кто-нибудь мог и испугаться — но только не Гарран, слишком хорошо знавший князя Ваурами дари Алханая. Не гнев был в водянистых стариковских глазах, а боль. И, что совсем уж удивительно — страх.

— То, что я скажу, тебе сильно не понравится. Понимаешь, Гарран, ты — правильный мальчик, ты честный и прямой, у тебя настоящее дари… Я сам приложил к этому руку, ты помнишь… Но в некоторых вопросах ты наивен, как младенец, и это тоже оборотная сторона твоей правильности.

— К чему все это? — перебил Игорь. — Какое это имеет отношение к Федору?

— Прямое, — твердо ответил князь. — Вот смотри, кто ты? Ты — дари, Искусник пятого крута, Искатель. На той стороне ты работаешь уже пять с лишним лет. А кто я? Искусник девятого круга, Смотритель, ты трудишься под моим началом. Помимо меня есть и другие Смотрители, у каждого из них своя сеть Искателей, но все работают на общее дело, на благо миров Ладони. Все правильно, да?

Игорь молча кивнул.

— А на самом деле все закручено сложнее, — вздохнул Вадим Александрович. — Врата Надзора… да, конечно, там восседают такие же дари, как и все мы… там нет места низости, зависти, жестокости, алчности, властолюбию… словом, все как тебе объясняли на уроках первого класса Врат Мудрости. Но среди высших Искусников Надзора есть разные мнения, как лучше делать наше с тобой дело… И потому — там, на той стороне, точно так же, как и мы, трудятся другие Смотрители и Искатели. Мы с тобой и те, кого ты знаешь, — люди властителя Арамая дари Огран-Хиту, двенадцатый круг. А те, другие, — люди властителя Гуамы дари Халаару, тоже двенадцатый крут. Считается, что полную безопасность обеспечивают только независимые друг от друга сети. И, кроме того, между высокими властителями нет единства по поводу того, как действовать. Наш Арамай считает, что надо с максимальным милосердием, что прямые и легкие пути ведут к осквернению дари и в каком-то высшем смысле обесценивают смысл нашей работы…

— А властитель Гуама? — уныло спросил Игорь, уже предчувствуя ответ.

— А властитель Гуама считает, что слишком многое поставлено на карту, что от нас требуется максимальная эффективность, что по-настоящему запачкать дари можно только на своей стороне, со своими людьми, а та сторона… она и без того предельно жестока… Если в реку вылить ведро воды, наводнения не случится, если из реки зачерпнуть ведром, та не обмелеет. Поэтому он недоволен нами, людьми властителя Арамая. Мы, по его мнению, слишком церемонимся, когда гасим светимости, у нас маленький охват, мы тратим массу сил на милосердные решения в ущерб смыслу нашего дела.

— Знаете, князь, — задумчиво протянул Игорь, — я и от вас часто слышал нечто схожее.

— А позиция властителя Гуамы не лишена здравого смысла, — кивнул князь. — Но где тот предел, перед которым надо остановиться, чтобы не потерять свое дари? Каждый решает сам, так?

— Наверное, — согласился Игорь. — И я чувствую, что слишком близок к этому пределу. Если только уже не переступил…

— А знаешь, кто стрелял в тебя с орбиты лазером? — сухо спросил Вадим Александрович. — Вот именно. Смотри, как оно выглядит со стороны. Есть столичный журналист Ястребов, человек яркий, популярный, его статьи пробуждают в людях совесть, достоинство, эту… как ее… гражданскую позицию. При взгляде через Вторую Плоскость светимость запороговая. Ну и вот… Им и в голову не пришло присмотреться к тебе поглубже, запросить архив Арамая, в конце концов. Нет человека — нет проблемы. Такая вот трагическая случайность…