Михаил Анчаров - Самшитовый лес Страница 23

Яйца и помидоры они не сдали. Фролов не позволил - побьют. Вот и таскаются по аэропорту с двумя ящиками - один деревянный для яиц, один картонный для помидоров - из-под телевизора "Темп-3".

Виктор Амазаспович сказал Фролову:

- У тебя есть ножик? - И стал проковыривать дырки в телевизионной коробке для вентиляции.

- Пожалуй, одну бутылку можно распить, - сказал Генка. - Холодно, скучно.

- Давайте по мелкой банке, - сказал Сапожников. - Виктор, как ты смотришь на счет горлышка?

- Можно и из горлышка.

- Нет, нет, все-таки так нельзя, - сказал Генка. - Сейчас достану стакан.

- Украдешь? - спросил Виктор.

- Что ты! Сейчас все сделаю.

Через минуту он вернулся с тонким стаканом.

Заплатил честно двадцать копеек.

Он попросил в буфете, и ему продала буфетчица. Такой изобретатель. Закусывали уткой в пакете.

- Может, телевизор тронем? - спросил Сапожников.

- Не-не, не! - замахал руками Фролов.

- Объявляется посадка Москва - Северный-2! - крикнуло радио. - Через Сыктывкар, Ухту, Воркуту. Пассажиров просят пройти на летное поле.

- Самое главное сколько детей на этот раз будет, - сказал Генка. Он знает все на свете. С ним не пропадешь.

- Где наша беременная лошадь? - спросил Генка, когда вышли на поле в прожекторах.

- Какая беременная лошадь? - спросил Виктор.

- "АНТ-10", - сказал Генка.

Сапожникову тогда было 43 года, Генке и Виктору по 34. Негатив и позитив. У них все еще было впереди.

Сапожников все смотрел на футляр от телевизора "Темп-3" с проковырянными дырками. Он вспомнил песню "Колеми банана". Это когда еще они пытались укрепиться на твердом фундаменте и поселились наконец вместе, он работал как зверь, появились деньги, и купили телевизор. Они долго выбирали его в магазине, и продавец выбрал им самый лучший. А потом привезли телевизор домой, и не верилось, что в их комнате стоит такая красивая машина и это значить - кончилось бездомье и можно не бояться холода на пустых улицах и по вечерам смотреть дома кино. И вообще не верилось, что он заработает, этот ящик. Заработал. Зеленоватый экран, полоски - их сразу перестали замечать. Поставили на пол еду, погасили свет и не замечали вкус еды. И почему-то, не верилось, что это может быть. А потом кончилась передача, но хотелось еще и еще, и Сапожников включил старенький приемник, и какой-то иностранный голос запел экзотическую песню, там были отчетливые и непонятные слова "колеми банана" - не поймешь, на каком языке. И Сапожников дурачился и пел "колеми банана", и дурачился, а на душе было предчувствие, что все плохо кончится и все разлетится. Потому что они предпочли общению с людьми общение с машинами, забыли, что человек рожден для общения и дружбы. И в этом была их трусость. И она их погубила и их любовь. Вот какая песня "Колеми банана". Интересно бы узнать о чем она.

Они, трое командированных, шли в толпе к самолету, который повезет их в зону вечной мерзлоты и, может быть, наконец все застынет, и здесь ледок еще тоненький и хрупкий под каблуком.

Сначала Сапожников услышал шаги в коридоре и не поверил. Она целый месяц не выходила из комнаты, лежала. Потом шаги остановились, и под дверь пролез конверт. Пока Сапожников поднимал, она ушла. "Неужели ты не понимаешь - то, что нас связывает, это поверх всего. Не могу больше. Мне нужно с тобой встретиться. Ответь. Никому не говори. Ответ положи в карман своего пальто в коридоре. Я возьму".

Конечно, поверх всего. Где и когда, как это сделать, если супруг вопит в соседней комнате следит, чтобы муха не сорвалась с паутины. Супруг всегда очень страдал, что его недооценивают. Он любил свое тело и занимался зарядовой гимнастикой.

Во втором конверте было: "Завтра в три часа у кинотеатра "Россия". Боже мой, как она доберется, она же еле ходит.

Сапожников понимал, что ей нужны деньги всего-навсего, но это уже не имело значения.

Они встретились у кинотеатра "Россия" и прошли в скверик на Страстном бульваре. Снег утром таял, а после полудня замерзал. Она сидела на скамейке в белом кожаном пальто, совсем холодном, и каблуки-шпильки проламывали тонкий лед. Она была чуть жива, в чем душа держалась, боже мой! Она сказала:

- Я не буду с этим человеком - это очень плохой человек. Я выздоровею, и мы опять будем вместе.

Сапожников не знал тогда, что видит се в последний раз.

- Пойдем отсюда, ты замерзнешь, - сказал он.

- Мне надо позвонить по телефону.

Они пошли к автомату на углу Петровки, и она позвонила супругу, что скоро вернется, все в порядке. Но это уже не имело значения. Ничего уже не имело значения, кроме того, как она выглядела.

- Давай я тебя покормлю, - сказал Сапожников.

- Я хочу мороженого, - сказала она.

Они спустились по улице Горького до кафе-мороженого, и Сапожников ловил взгляды, которыми ее провожали.

В кафе-мороженом она разделась, и гардеробщик испуганно взял у нее пальто. Она подошла к зеркалу и поправила волосы. Сапожников видел это в последний раз.

Они взяли разноцветное мороженое, и она жадно пила фруктовую воду. Она пила, как птица.

Сапожников тоже видел это в последний раз.

- Сколько тебе надо денег?

- Триста рублей, - сказала она наугад, - взаймы.

- Взаймы... - сказал Сапожников. - Не говори глупостей... Я попробую.

Это было очень много, это было гораздо больше, чем он тогда мог рассчитывать добыть. Потом у него были деньги. Но это было потом.

Они вышли, и Сапожников взял такси.

- Подожди немножко, - сказал он, когда машина остановилась. Он забежал к сослуживцу и сказал, что ему нужно на короткий срок триста рублей. Сослуживец сказал, что у него нет, потом ушел в другую комнату и принес деньги. Сапожников кивнул и ушел. В машине он отдал ей деньги. Она заплакала.

- Прости меня, - сказала она.

- Не вешай носа, - сказал Сапожников. - Держись.

Потом он вылез, прикрыл дверцу, и машина укатила, а Сапожников пошел пешком туда же, куда укатила машина, где за стеной его комнаты высасывали и забивали человека, потому что человек сделал ошибку, был гордый и не позволял себя спасти и вырвать из грязной паутины. Потом Сапожников пришел домой и, чтобы ничего не слышать за стеной, включил радио. И тогда здесь, в комнате, он услышал японскую песенку о двух супругах, разлученных, которые умерли, и каждый год в какой-то праздник их души подходят к двум берегам Млечного Пути, и смотрят друг на друга через белую реку, и не могут встретиться никогда, - такая в Японии сеть сказка. И об этом песня.

Есть такой стих: ты домой не вернулась...

Я плачу в углу...

Сапожников сидел и плакал.

Что делать? Что делать?..

Самолет разогнался и взлетел. Огни провалились вниз.

Теперь Сапожникову было... было... сколько же ему было? Было сорок три, а Фролову и Вартанову по тридцать четыре. У них все еще было впереди.